После «Гипериона», который, вообще говоря, пристегнут к остальным книгам тетралогии так криво, что каждый раз хочется перепрошить переплет, творчество Дэна Симмонса двигалось по синусоиде. Спады и подъемы на ней так регулярны и четки, что поневоле заподозришь историю о призраках не хуже «Поворота винта», но Полански пока придется подождать опциона на байопик: аналогичная история произошла с Йеном Бэнксом, чья фантастика настолько же замечательна, насколько убог мейнстрим. (И вполне закономерно, что этот последний продавался гораздо лучше, в соотношении примерно 3.5–4:1.) Тем не менее, если глядеть с гиперионовской колокольни, то получается, что Симмонс за четверть века не создал почти ничего сопоставимого, кроме викторианского детектива «Друд». Диккенса я терпеть не могу, но наркоман Уилки Коллинз его без проблем затмевает. «Друда» читать не менее интересно, чем «День шакала», хотя в каждом случае четко знаешь, как все закончилось. Занятней, что и перечитывать тоже:
Спойлер (раскрытие сюжета)
а вдруг на сей раз Коллинз таки успеет убить Диккенса или де Голль наклонится чуть удачней для Шакала?
«Пятое сердце» лучше читать именно после знакомства с «Друдом», хотя сиквелом оно ни в коей мере не является, однако так погружение в викторианскую (?) эпоху Симмонса будет полнее. Вы когда-нибудь задумывались, где в действительности прошли годы жизни Иисуса Христа между воспитанием в семье плотника и началом проповедей городу и миру? А где был и что делал Шерлок Холмс между Рейхенбахским водопадом и чудесным явлением доктору Ватсону в виду «Пустого дома»? Новая книга Дэна Симмонса сложена из неизвестных страниц биографии Шерлока Холмса и вместе с тем, по крайней мере в его собственном восприятии, вполне сойдет за лабораторный журнал, который пляшущие человечки, вырвавшись из пробирки авторского воображения, исчеркали доказательствами существования Бога. Или хотя бы королевы Елизаветы II в... 1888 году.
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
Брат нашего друга Генри Джеймса, Уильям, считает Я в каждом из нас, активную персону, действующую от первого лица, той частью сознания, которая задает наши цели и инициирует действия, направленные к их достижению, будь то цель охмурить красивую девушку или выставить себя лучшим писателем нашего поколения, - произнес Клеменс в промежутке между глубокими затяжками сигарой. - Есть тут несогласные с этим утверждением?
Мгновение все молчали, и внимание Джеймса снова отвлек шум ветерка в деревьях поблизости. Затем Холмс сказал:
Оно кажется в известной мере самоочевидным, вероятно, даже естественным.
Вот именно! - воскликнул Клеменс. - В таком случае вы, вероятно, согласитесь и с определением Уильямом Джеймсом себя как третьего лица саморефлексии… рефлексии на собственных жизненных путях, как в случае вопроса «Дружелюбный ли я человек?», или сомнений в собственных убеждениях, как в «Действительно ли я верую во всемогущего Бога?» или «А вправду ли мне нравится шоколад?», а также в вопросах касательно собственных состояний, как в «Выводит ли меня Клеменс из себя, впустую растрачивая мое время такой вот болтовней?» И так далее.
А какое все это имеет отношение к вопросу о том, существует ли мистер Холмс в действительности или нет? - спросил Хоуэллс.
Впрочем, новый роман - не только трансатлантический костюмный whodunit и не просто пастиш по Конан Дойлю, каких, считая экранизации, за сто с лишним лет создано на лютые терабайты; это самоценный эксперимент, которых Симмонс давненько не предпринимал в таком масштабе - как бы не со времен «Гипериона». Там он подражал Чосеру, здесь же заставляет вспомнить о Присте, в первую очередь «Гламур» и «Престиж».
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
Клеменс кивнул, словно ответ показался ему весьма удовлетворительным.
Холмс никак это не прокомментировал.
Вы довольны тем, как показываются ваши приключения в работах доктора Ватсона и мистера Дойла? - настаивал Клеменс.
Мне никогда не доставляло удовольствия сотрудничество с мистером Дойлом, - тихо ответил Холмс. - Что же до рассказов Ватсона - я ему много раз говорил, что эти маленькие романтические произведения, основанные на моих расследованиях, ошибочно приукрашивают драму и временами, вынужден признать, мелодраму, в то время как с умными и заинтересованными читателями следует делиться холодной и уверенной наукой дедукции.
Холмс подался вперед, опираясь на палку.
Более того, - продолжал он, - как Ватсон, так и его агент мистер Дойл, выступающий одновременно редактором, сильно боятся упоминаний любых публичных людей, или даже не очень известных, даже точных указаний на место и время действия публикуемых рассказов. Версии, которым суждено увидеть свет, вряд ли сколько-нибудь согласуются с моими дневниковыми записями о подлинном ходе расследований.
Но вам нравится быть детективом? - повторил Клеменс.
Это моя работа, - снова ответил Холмс.
Роман в строгом смысле слова нельзя причислить ни к какому жанру, да и премий он вряд ли удостоится: пастиши их редко получают. И немного больше, чем пастиши - тоже.
Оценка: 9
Я это дочитал до конца? Не верю!
Ох, и тяжело далось мне первое знакомство с Дэном Симмонсом!
Зацепило с первых абзацев (допускаю, во многом благодаря работе глубокоуважаемой мною Доброхотовой-Майковой), и – понеслось. Увы, довольно быстро выяснилось, что «несут» меня куда-то не туда.
Жанровую последовательность действа для себя выстроил такую. Большая часть романа посвящена эдакому клубу меланхоличных самоубийц, медленно сходящих с ума от собственного богатства. Этот клуб – составляющая часть элиты нуворишей страны-тунеядца. То есть, тогда-то страна была еще работящей. Просто тогдашние нувориши – прообраз штатов сегодняшних.
Понемногу в семейную сагу вкрапляется теория заговора. Такая аляпистая теория. И то, что в итоге она переворачивается с ног на голову, по сути, мало чего меняет.
Затем на читателя обрушивается щемительно-пафосная семейная интрига. (Но далеко не та, которую долго нагнетал автор и персонажи).
Завершает же все комиксовая и одновременно сентиментальная кода.
Такой вот предвестник декаданса вышел. Или наоборот, постдекаданс. Это с какой точки времени – читателя, писателя или действия – посмотреть))).
Но, будем считать, философская пародия на викторианскую эдвенчуру – комикс, сдобренный «метафизической дребеденью» (цитируем одного из героев) – удалась. Потому – шесть. Читабельно. Но накину балл. Как памятник самому себе за долготерпение, и автору – за то, что заставил меня дочи… вернее, не дал мне кинуть свой опус на любой, после сотой, странице. В итоге, семь – выше среднего.
К плюсам могу отнести еще одно. Не перечитывал каноническую Холмсиану с отрочества. Но, кажется, Симмонс отлично в нее вжился, изучил и с легкостью оперирует. Как по мне, все совершенно по делу. Даже переплетения и вкрапления отдельных фактов из описанных Ватсоном похождений сыщика.
К минусам добавлю налет фрейдизма в семейной интриге, осадок садомазохизма в коде и перманентные нотки гомосексуальности, богато сдобренные процессом психологического слома 50-летнего мальчика 40-летним наркоманом.
P.S. За деталями – к отличному предыдущему отзыву от primorec.
P.P.S. А! Детектив? Детектив есть. Для антуража и ради Шерлока Холмса))).
Оценка: 7
Мистер Холмс, ваша личность будет существовать, пока в мире есть лупы и охотничьи кепи»(Дэн Симмонс Пятое сердце»)
Есть такие литературные персонажи, которые уже давно пережили своих создателей и время, в котором появились. Однажды им стало тесно в произведениях, на страницах которых они появились, и они отправились в долгое странствие по временам и странам, то старея, то молодея, то погружаясь в прошлое, то отправляясь в будущее.
Возьмем хотя бы его, величайшего сыщика всех времен и народов, чье имя стало уже нарицательным. Каким только мы не видели Холмса за без малого 130 лет с момента его первого появления. Сдержанный джентльмен - интеллектуал викторианской эпохи, ироничный и находчивый любитель загадок, истеричный психопат и забияка, социопат с болезненными фантазиями, дерганый наркоман на грани срыва...Популярность Холмса то падает почти до нуля, и он живет лишь на страницах старых книг, то возрождается вновь, и тогда о нем вновь пишут, его снимают, о нем говорят.
И можно подумать, что этот роман Симмонса - просто дань новой волне популярности Холмса. Его можно прочитать лишь как очередное приключение сыщика, происшедшее во временной период неизвестности между 1891 годом, когда Холмс пропадает в водах Рейхенбахского водопада и до 1894 года, когда он вновь объявляется в привычном амплуа в Лондоне. Черт знает что могло произойти в эти годы, не только то, о чем он скупо рассказывает сам.
И если читать этот роман только так, то он может сильно разочаровать. Как всегда у Симмонса - медленное и внешне практически бесконфликтное развитие событий, наполненное массой исторических фактов, многословными описаниями пейзажей, архитектуры, образа жизни, скрупулезно прописанными маленькими деталями быта, редкими вспышками действия, прерываемыми длинными паузами чаепитий, обстоятельными беседами у камина и неспешными прогулками под весенним небом в Нью-Йорке, Вашингтоне или Чикаго(описания Всемирной выставки 1993 года особенно очаровательны).
Не порадовал меня и сюжет. Холмс оправляется за океан по следу преступной организации «Мариарти» и за разгадкой клуба «Пятерки сердец», чтобы столкнуться с призраками собственного прошлого. С одной стороны, у сыщика появляется собственная история, и отнюдь не «каноническая», не такая, какую пристало иметь английскому джентльмену, но делающая его более человечным и понятным. С другой же, именно этот момент, с моей точки зрения, портит удовольствие от приключения. Ведь ареол скрытности, таинственности и неприступности Холмса будил нашу фантазию, заставляя восхищаться прорывающимися через броню проявлениями человечности и домысливать некие черты, события и факты, оживляя литературного героя.
И более того, меня вполне бы устроила просто криминальная история с необычной развязкой(а она причудливым образом сочетает и сюрприз и предсказуемость одновременно), без анархо-социалистов, всемирных заговоров и прочих любимых Симмонсом приемов.
Но это если просто читать, как очередной роман о приключениях Холмса. Есть тут другой слой - любимая тема Симмонса о Писателях и их Творениях, о Литературе и Творчестве. И с этой стороны главным героем романа выступает Генри Джеймс, писатель уже практически прочно забытый рядовым российским читателем и, в основном, за то, за что был прославлен в своем 19-ом веке - обстоятельность, неспешность и любовь к мелким деталям.
Именно ему выпала честь тащить на себе основную идейную составляющую романа: что заставляет выдуманные персонажи жить собственной, не зависящей от писателя, жизнью? Покидать страницы и становиться частью реального мира? И, вообще, реален ли тот, кто пропускает жизнь мимо себя, не чувствуя, не переживая и не любя?
Занятно читать, как Джеймс разбирает рассказы о Шерлоке Холмсе, находя в них кучу несоответствий и нелепостей, насмехается над простым и незатейливым языком и недоумевает: почему меня, с моей тщательной проработкой сюжета, деталей и образов не читают так, как эти простые истории? Почему мои достоверные и детально прорисованные герои не становятся кумирами читателей, а этот написанный редкими, едва обозначающими фигуру, мазками образ владеет умами миллионов?
Вся история крутиться вокруг этих вопросов. Кто он, этот Мистер Шерлок Холмс? Живой человек, о котором пишут книгу, сумасшедший, возомнивший себя литературным героем, или он и есть книжный герой, обретший плоть и жизнь, когда тысячи, миллионы читателей в него ПОВЕРИЛИ? И что же тогда должен сделать писатель, чтобы такое чудо повторялось вновь и вновь? Что для этого нужно - умение владеть словами, проникновение во внутренний мир, описание деталей? Или просто какое-то неуловимое и неосязаемое волшебство Творца, одним своим словом заставляющее читателей ВЕРИТЬ и наделять силой своей фантазии полюбившихся им героев жизнью. Вдохновение, созидательное начало, которое создает себя само(Китц), жизнь, наполняющая самого Писателя!
И если прочитать так, то роман сразу играет новыми красками, хотя и возвращает к традиционной для Симмонса теме писательского Таланта и Силы Слов. И если вам хочется только чистого приключения, то это явно к другому автору и к другому роману. Здесь придется внимательно читать и вчитываться(хотя и не так внимательно, как в «Друде»), погружаться в описания, бродить по улочкам молодых и полных жизни городов(никаких мрачных старых подземелий!), чтобы разобраться, как творится волшебство слов, дарующее литературным героям жизнь и полную независимость от своего творца-писателя.
Оценка: 8
Сделал для себя вывод, что Симмонс пишет либо почти шедевры литературы («Гиперион», «Террор»), либо опусы, годящиеся только для борьбы с бессонницей или растопки деревенских печей. Здесь как раз второй случай.
Как детектив книга совершенно отвратительна. Американское дело Холмса трудно назвать интересным и оригинальным, интрига отсутствует напрочь, а само расследование задвигается на второй, если не третий план. Львиная доля текста посвящена встречам Холмса и Генри Джеймса с писателями, политиками, норвежскими послами, одним будущим 25-м президентом и прочими членами высшего света США. Даже своим знаменитым дедуктивным методом Холмс за всю книгу пользуется от силы полтора раза. Где-то после первой четверти книги выясняется, что парочка старых врагов сыщика задумали в Штатах некий коварный план. К сожалению, он выливается в пару жутких банальностей.
Во-первых,
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
Мориарти и сын Себастьяна Морана задумывают убить президента США
Очень «свежо» и «оригинально».
Во-вторых,
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
выясняется, что сын Себастьяна Морана - на самом деле отпрыск самого Холмса и Ирэн Адлер
Честно, подобного моветона можно было бы ожидать от новичка или писаки бульварного чтива, но здесь же у нас награжденный топовыми наградами писатель.
С интересными персонажами в книге тоже беда. Понравились только Тедди и Клеменс, но их в тексте слишком мало. Генри Джеймс никакой симпатии не вызвал: в плане чопорности он может запросто соревноваться с коренными лондонскими денди.
Ладно, может Симмонс и не ставил себе целью написать интересный детектив, а хотел поразмышлять на метафизические темы самосознания?Ведь, как гласит описание, в романе Шерлок Холмс начинает догадываться, что он вымышленный персонаж. Однако этой теме уделяется от силы пару страниц за весь текст, и она не играет никакой значимой роли в сюжете. Выброси ее - ничего не поменяется.
Есть попытка затронуть и другие важные темы: противопоставление Нового и Старого Света, переживания немолодого человека о своем жизненном наследии и т.д., но эти темы обрываются без внятного вывода.
«Пятое сердце» - скучное и невнятное произведение, которое можно спокойно пропустить. Только если вы устали от динамичных и насыщенных книг и хотите чего-то спокойного и нагоняющего сон, то смело можете читать. Остальные могут смело проходить мимо.
Оценка: 2
Очередное разочарование. Не такое мощное, как после «Мерзости», но все же. Симмонс снова заигрывает с реальными и литературными персонажами. Снова – это как в «Друде». «Друд» получился невнятным и многословным, но в нем все-таки присутствовала какая-то, скажем так, страшная тайна. В «Пятом сердце» ее нет. Это очередное приключение Шерлока Холмса, разбавленное постмодернистскими приемами и попыткой придумать Холмсу биография. Биография получилась так себе, приключение тоже. Если бы не имя Симмонса на обложке, я бы, скорее всего, пропустил эту книгу и ничего не потерял.
Если не являетесь бескомпромиссным фанатом автора, не тратьте время. Если ждете нового «Террора», не тратьте время. Если являетесь фанатом Холмса, по, пожалуй, вам будет интересно. Если хочется прочесть что-то достаточно увлекательное и не слишком глупое, пожалуй, можно попробовать.
Оценка: 6
Как только Холмса не изображали - реальным персонажем, реальным персонажем в литературном мире, литературным персонажем в реальном мире, но кажется, только Дэну Симмонсу пришло в голову сделать Холмса реальным персонажем, уверенным, что он выдуманный. В общем-то уже это одного достаточно, чтобы прочитать книгу.
Как и в «Терроре», Симмонс создает свое на основе чужого - здесь не на основе реальных событий (впрочем, и Чикагская выставка 1893 была, а уж о реальности Марка Твена, Генри Адамса и Тедди Рузвельта и говорить не приходится), но на основе чужого литературного творчества, используя его как инструмент для собственных целей, а попутно демонстрируя дыры, логические нестыковки, фактические ошибки и idiocy как рассказов Конан Дойла, так и общепринятой биографии Шерлока Холмса. (Я не проверял, но претензии автора показались мне убедительными.)
Это одна из немногих книг, где действительно присутствует викторианство - не какой-то там атмосферой, духом или фоном, не (только) декорациями и антуражем. Оно здесь настоящее, не только во внешних проявлениях, но и глубоко внутри каждого персонажа. Здесь им все пропитано - как люди говорили, как воспринимали друг друга, как и почему одевались, как общались, как смотрели друг на друга. (Одним из самых шокирующих моментов для меня стало постулирование Холмсом околофашистских взглядов на рабочее движение - но обдумав, понял, что для человека, защищающего интересы высших классов такое мировоззрение вполне обосновано.)
Симмонс старательно использует намеренно (в выверенной пропорции) архаичный слог, множество тогдашних американизмов (на которые Холмс и образованные американцы реагируют как бык на красную тряпку) и мелких деталей, указывающих на время, искусно компонуя вкусные диалоги и занимательный сюжет. Может быть, концовка получилась не такой захватывающей и впечатляющей, как я рассчитывал и какой стоило бы закончить столь сложное и многоуровневое повествование, однако хуже от этого книга не становится - она радует хорошим языком, занимательными персонажами и закрученной историей, и я прочел ее с большим удовольствием.
Оценка: 9
Как и большинство последних романов Симмонса, «Пятое сердце» начинается достаточно неспешно. Ретроспекции, авторские отступления, личная драма героя, подавленное настроение, депрессия, мрачный психологизм, картины Парижа конца XIX века... Однако уже здесь прячется обнаженный нерв, ожидание трагических событий -- и события не заставляют себя долго ждать, но происходит все совсем не так, как можно было ожидать. Далее действе развивается по нарастающей: интрига лихо закручивается, возникают новые обстоятельства и персонажи, все оказывается совсем не так, как казалось поначалу, факты выворачиваются наизнанку, обнажая второе, а там и третье дно... Да и как может быть иначе, если герой романа, известный писатель Генри Джеймс, встречается ни с кем иным, как со знаменитым сыщиком-консультантом Шерлоком Холмсом и оказывается вовлечен в его расследование?
Блестяще выписанные реалии Викторианской эпохи, мощный исторический и литературный фон, огромное количество аллюзий и отсылок к английской и американской литературе и американской истории, множество реальных и литературных персонажей, запутанный детектив, скелеты, извлекаемые из шкафов, круг подозреваемых сужается, напряжение действия все нарастает...
Развязка окажется неожиданной, но при этом совершенно логичной -- никаких «роялей из кустов», все в лучших традициях детективов Артура Конан Дойла.
Образ Холмса поначалу воспринимается двояко: великий сыщик выписан ярко и выпукло, но его образ у Симмонса заметно отличается от Холмса Конан Дойла. Но наберитесь терпения: образ Холмса будет раскрываться перед читателем постепенно, исподволь. И когда выяснится ряд предшествующих обстоятельств, станет ясно: именно таким Холмс и должен быть в этой конкретной истории. Ведь здесь «все не то, чем кажется» -- включая и самого Шерлока Холмса. Непривычный образ великого сыщика -- еще одна загадка этого романа, и, как положено в хорошем детективе, к концу книги эта загадка тоже получит свое разрешение.
Прочли книгу с большим удовольствием. Всячески рекомендуем!
Оценка: нет
Это еще постараться надо, чтобы написать такой унылый детектив. Даже не детектив, а затянутый,нудный культурологический роман об истории и литературе США конца 19 века. Из всего содержания в памяти осталось только то, что Марк Твен был неудачливым предпринимателем. Роман для тех, кому монотонный бубнёж помогает заснуть.
Оценка: 3
Наконец-то условная «писательская» трилогия Дэна Симмонса дочитана. Скажу прямо, чувства у меня сейчас сложные. С одной стороны, данный роман - не такая унылая безнадега, как «Друд», с другой - не настолько блистательная панорама всеобщего бедствия, как «Террор». Как всегда, очень радует работа Симмонса с источниками, позволяющая читателю насладиться мелкими детальками тогдашней жизни. Отлично показаны и прекрасны в своей неповторимости писатели, выведенные автором (с ехидной усмешечкой и самокритикой) в самой неожиданной компании, приватной обстановке и на людях, и так называемые «зауряды», служащие для них фоном. Достойное алаверды Конан Дойлю и его нелюбимому, но весьма обаятельному детищу, которое, пожалуй, переживет не только Симмонса, но и нас с вами. Генри Джеймс, Марк Твен и даже Чарлз Лютвидж Доджсон абсолютно вхарактерны и при этом всего лишь оттеняют приключения первого и лучшего сыщика-консультанта Европы. А тот вполне по-английски чудит, поглощенный очередным расследованием и химическими экспериментами на самом себе.
Даже интрига и финал были очень неплохи. Безусловно, писателю нет равных в создании атмосферы - промозглого весеннего Парижа, теплого и помпезного Вашингтона, хлопотливого Нью-Йорка, непринужденного Чикаго и величественного (хоть и марципанового) Белого града Колумбовой выставки образца 1893 года. Одна из причин, почему я его люблю.
Но как же я могу не добавить в условную бочку меда ложку дегтя? «Надругательство над языком он воспринимал так же, как неоправданную жестокость к собакам или лошадям. Не сказать, что его отношение к лошадям и собакам было таким уж сентиментальным, однако он как-то заметил Ватсону, что число людей, говорящих «одел шляпу» или «подустал», можно было бы заметно сократить несколькими меткими выстрелами и записками с пояснениями, приколотыми жертвам на грудь». Перевод, при всем моем уважении, мог быть и получше. Меня опечалили путаница в дочерях Рукасла (Алиса и вылезшая не пойми откуда Джуди... понятно, что из оригинала, но если уж переводчик взялся править Симмонса, нужно доводить работу до конца?) и королевах Великобритании (в начале книги Моран покушался на Викторию, в конце вдруг оказалось, что на Елизавету), а также довольно небрежная стилизация речи под XIX век. «Залысый лоб» и «плечи, нахохленные, как черные перья, по обеим сторонам узкого, неестественно белого лица», теперь будут сниться мне в кошмарах. Об анахронизме, который уж точно не точка зрения «всевидящего автора» (периодически вставляющего словечко по ходу действия) в первой главе, напишу в своей колонке. Нельзя так с Симмонсом. И ни с каким писателем нельзя.
Оценка: 8
Прочитал от начала до конца без перерыва. Единственное, что удерживало внимание - это интерес до какой же степени идиотизма дойдёт повествование...
После прочтения задался вопросом - с чем это можно сравнить? Единственное, что пришло в голову - это анекдоты про Штирлица, ну и творение Нестора Бегемотова. Но там хоть нет никаких претензий на глубину и психологизм, развлекалка да и всё.
Прежде всего - какое-то болезненное внимание и акцентирование (как и в «Друде») к наркотическим веществам. По народной поговорке «У кого что болит, тот о том и говорит» - скорее всего у Симмонса те же проблемы, что и у его героев - Уилки Коллинза и Шерлока Холмса.
Да-да, именно у симмонсовского Холмса, потому что дойловский Холмс, совсем не тот, что предстаёт нам со страниц современного американского автора. Такое же несоответствие можно увидеть и в российских Холмсах - эталонном Ливанове и убогом Петренко.
Следующая нелепица - зачем при написании довольно таки захватывающего триллера в качестве главных героев брать историческую личность и популярного литературного персонажа. Сюжет закручен так, что не было бы скучно и при участии Джона Брауна и Джека Смита. А при имеющемся раскладе любое появление Холмса на страницах романа у меня вызывало лишь раздражение. zverek_alyona , 18 января 2019 г.
Это оказался романом с подвохом, да не с одним. :)
На первый взгляд «Пятое сердце» повторяет структуру и набор персонажей (в плане ролей, а не конкретных персоналий) другого романа Симмонса, а именно «Друд, или Человек в черном»: один-два-несколько реально существовавших писателей, их близкие/знакомые, еще несколько исторических личностей - и весьма известный литературный персонаж, который в рамках реальности данной книги существует во плоти и совершает какие-то действия (или якобы существует и совершает - тут «всё сложно»). Но на этом, пожалуй, совпадения и заканчиваются.
Друд - персонаж придуманный Чарльзом Диккенсом, и этот факт очень важен для понимания (или непонимания) того, что происходит в «Человек в черном», где сам Диккенс является одним из главных героев. Шерлок Холмс в «Пятом сердце» выступает как самостоятельный персонаж, его автор в данной истории упоминается, но никакого участия в ней не принимает. При этом в романе неоднократно поднимается вопрос, реальный ли он (Холмс) человек или просто литературный персонаж - им же самим и поднимается, между прочим. Пожалуй, наилучшим свидетельством альтернативности вселенной этой книги может служить уже один тот факт, что никто из обсуждавших с Холмсом этот вопрос даже на мгновение не сочли его сумасшедшим. Мало того, и другие действующие лица время от времени сомневаются в своей собственной реальности - и у каждого есть на это свои, особые причины. Правы ли они (включая Холмса), и если правы, то в чем именно, становится понятно ближе к финалу - ну, по крайней мере, там появляются более откровенные намеки на то, как обстоят дела на самом деле.
Еще один подвох, на мой взгляд, заключается в том, что если читать этот роман как описания приключений Шерлока Холмса в Америке, то временами сложно удержаться от реакции типа «да ладно, ерунда какая, слишком уж это...» (что именно «слишком» зависит от конкретного эпизода). Но если вспомнить главу, в которой писатель Генри Джеймс, ставший на время этих приключений спутником и даже помощником знаменитого детектива, впервые читает - и буквально разносит в пух и прах за нереальность сюжетных деталей и слабость изложения - рассказы о Шерлоке Холмсе, то начинаешь понимать, что «Пятое сердце» - это, помимо всего прочего, масштабная пародия на оригинальные истории, написанные сэром Артуром Конан Дойлом. Пародия, которая написана не ради высмеивания - это своеобразная дань уважения автору и придуманному им персонажу, который смог ожить и продолжает жить самостоятельной жизнью несмотря на все «слишком» и «да ладно».
И, конечно же, стоит отметить множество деталей и фактов о реальных событиях и людях второй половины 19-го века (некоторые главы я читала «в обнимку» с Гуглом - смотрела картинки и читала более расширенные описания).
Оценка: 9
Американское дело Холмса. Иначе не назовешь.
После «Друда» брался за этот том с опаской. Объем, конечно, здесь поменьше, но все-же тоже немалый. Опять писатель, на этот раз для меня лично, почти неизвестный. Я не про А.Конан Дойля, его то знаем и любим. Я про Г.Джеймса, книжек которого я так и не вспомнил, даже если что и читал. И то, что вторым ГГ Симмонс избрал Ш.Холмса, вызывало большие опасения за судьбу знаменитого сыщика. Конан Дойль и Уотсон отправлены в отставку, или возможно, в отпуск. Зато появляются сенаторы и президенты, до которых мне, честно говоря, нет никакого дела. А вот появление еще одного знаменитого писателя, Сэмуэля Клеменса, меня изрядно порадовало. И даже нарисовалась связь (призрачная, надо признать) с циклом Ф.Фармера «Мир Реки». Правда, Марк Твен появляется эпизодически и уже в преклонном возрасте. И тем не менее, роман о тайном обществе и покушениях от анархистских организаций мне импонировал, и по итогам, понравился. Но есть и отрицательные знаки, и одним из них (причем жирныи) явилось то, как Симмонс отнесся к артефактам Холмсоиады, в частности, к проф.Мориарти. Зачем был маскарад? Второй жирный минус - зачем Симмонс сделал знаменитого сыщика наркоманом. Хотя вероятней всего, героинческая смесь не из нашего мира, и оказывает на персонажей действительно героинческое влияние. Причем, автор сам дает наводку в самостоятельных примечаниях о том, что мир, описанный в книге, не совсем наш. Слегка параллельный. Тем не менее, история получилась, читалась с определенным интересом, и реабилитация автора(в моих глазах естественно) после предыдущих опусов о Друде случилась.
Существуют литературные герои, которые по праву считаются бессмертными. Ими восхищаются, их любят и помнят даже спустя столетия. По первоисточникам данных книг пишутся новые произведения, ставятся фильмы. Одним из таких персонажей является несравненный и блистательный, лондонский сыщик Шерлок Холмс, с лёгкостью расследующий дедуктивным методом даже самые сложные и запутанные дела. В этот раз данный герой перекочевал в книгу известного американского писателя Дэна Симмонса «Пятое сердце».
Мрачные тайны загадочной смерти предстоит расследовать непревзойдённому эксперту Шерлок Холмсу и его коллеге Генри Джеймсу. Детективный роман «Пятое сердце» являет собой заключительную часть трилогии, начатую книгами «Террор» и «Друд, или Человек в чёрном». В этой части сыщикам предстоит расследовать дело, которое произошло восемь лет назад, в далёком 1885 г. Супруга известного историка, Кловер Адамс при невыясненных обстоятельствах совершила суицид. Встреча в Париже Холмса, мечтающего остаться инкогнито, и известного писателя Джеймса бросает двоих в пучину волн этого давно произошедшего, странного дела. Здесь замешаны слишком влиятельные политические силы и семья англосаксонских протестантов любым способом хочет узнать, что же произошло на самом деле с женой Генри Адамса…
Основной сюжет книги Дэна Симмонса «Пятое сердце» сосредотачивается вокруг клуба самоубийц, члены которого богаты и не придумывают ничего лучшего, чем развеять свою скуку таким странным и мрачным способом, — игрой со смертью, а также вокруг преступной группировки «Мориарти». Также Шерлок Холмсу предстоит разобраться и в тенях собственного прошлого, ведь этот мужчина начинает сомневаться в своей реальности. Генри Джеймс приводит доводы в пользу этой теории, говоря, что сыщик, — или прекраснейший актёр, или свихнувшийся безумец…
Загадочная смерть светской дамы, опасные приключения на грани жизни и смерти, перестрелки, роскошные приёмы и рауты, жизнь полная излишеств и больших денег, наркотики, в истории «Пятое сердце» соседствует с бедственным существованием людей, вынужденных ютиться в американских трущобах, кишащими преступностью улицами. Дэн Симмонс мастерски вплетает в своё повествование теорию вселенского заговора, однако кто, как не Шерлок Холмс сможет соединить разрозненные пазлы в полную мозаику произошедших событий?
На нашем литературном сайте сайт вы можете скачать книгу Дэн Симмонс «Пятое сердце» (Фрагмент) в подходящих для разных устройств форматах — epub, fb2, txt, rtf. Вы любите читать книги и всегда следите за выходом новинок? У нас большой выбор книг самых разных жанров: классика, современная фантастика, литература по психологии и детские издания. К тому же мы предлагаем интересные и познавательные статьи для начинающих писателей и всех тех, кто хочет научиться красиво писать. Каждый наш посетитель сможет найти для себя что-то полезное и увлекательное.
|
Серия: "The Big Book" Впервые на русском - новейший роман современного классика Дэна Симмонса, своего рода завершение условной трилогии, начатой романами "Террор" и "Друд, или Человек в черном" . Итак, путешествующий инкогнито после своей "смерти" в Рейхенбахском водопаде Шерлок Холмс встречает в Париже американского писателя Генри Джеймса - современного классика, автора таких книг, как "Женский портрет", "Бостонцы", "Поворот винта" . Тот узнает знаменитого сыщика, несмотря на всю маскировку, - и оказывается вовлечен в орбиту его нового расследования. Вместе с Холмсом Джеймс отправляется в Америку, где не был много лет; мастер слова должен помочь отцу дедуктивного метода разгадать тайну смерти Кловер Адамс, жены историка Генри Адамса (наследника династии, уже давшей Америке двух президентов), а также ответить на вопрос, мучающий Холмса последние несколько лет: а не вымышленный ли он персонаж?.. Издательство: "Азбука-Аттикус, Азбука" (2016) Формат: 60x90/16, 640 стр. Дэн Симмонс
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Шерлок Холмс доедал мусс и улыбался.
Генри Джеймс, все еще страшась, что разговор, дай Холмсу волю, вернется к содержимому табакерки, сказал:
Но для чего было устраивать такую мистификацию, сэр? Зачем предавать вашего доброго друга, доктора Ватсона, и тысячи ваших верных читателей, если вас не преследовало опасное тайное сообщество во главе с Наполеоном преступного мира? Что вами двигало? Один лишь извращенный каприз?
Холмс отложил ложку и посмотрел писателю в глаза:
Желал бы я, чтобы все было так просто, мистер Джеймс. Нет, я решил инсценировать свою смерть и полностью раствориться, потому что путем собственных умозаключений… путем индуктивного и дедуктивного процесса, сделавшего меня первым сыщиком-консультантом мира, обнаружил чудовищный факт. Факт, который не только заставил меня в корне изменить жизнь, но и привел сегодня к Новому мосту с целью ее окончить.
И какой же факт… - начал Генри Джеймс, но тут же осекся, осознав, что вопрос был бы совершенно неприличен.
Холмс сухо улыбнулся.
Я обнаружил, мистер Джеймс, - сказал он, подавшись вперед, - что я - не реальная личность. Я… как бы сочинитель вроде вас это назвал? Все улики неопровержимо доказывали, что я - литературный вымысел. Творение какого-то писаки. Выдуманный персонаж.
Теперь Джеймс нимало не сомневался, что перед ним сумасшедший. Что-то выбросило этого Шерлока Холмса - если он и впрямь был тем Шерлоком Холмсом, с которым писатель познакомился четыре года назад у миссис О’Коннор, - за хрупкую грань реальности.
Однако нездоровая правда была проста и пугающа: Джеймса заворожила мания Холмса, и ему хотелось узнать о ней больше. Он подумал, что это блестящий сюжет для будущего рассказа, возможно, о прославленном писателе, который воображает себя собственным персонажем.
Холмс заказал коньяк - не слишком удачный выбор после шампанского и поздней трапезы, - и теперь оба пили в молчании, пока литератор готовился задать свои вопросы. Внезапно на террасе кафе по другую сторону широкого танцпола, за которым они сидели, поднялся шум. Десятки людей вскочили, мужчины кланялись, многие аплодировали.
Это король Богемии, - сказал Холмс.
Генри Джеймс подумал было не возражать сумасшедшему, однако тут же отбросил эту мысль.
В Богемии нет короля, мистер Холмс, - твердо произнес он. - Это принц Уэльский. Я слышал, что он обедает тут время от времени.
Холмс, не удостоив августейшую компанию вторым взглядом, отпил глоток коньяка.
Вы и впрямь не читали ни одного из отчетов доктора Ватсона в «Стрэнде»?
Прежде чем Джеймс успел ответить, Холмс продолжил:
Один из первых опубликованных рассказов о наших приключениях - если Джон Ватсон и впрямь был хронистом или автором этих рассказов - назывался «Скандал в Богемии» и повествовал о щекотливом деле. Бывшая примадонна императорской оперы в Варшаве шантажировала очень известного члена некой королевской фамилии, угрожая отправить родителям его невесты фотографию - свидетельство… э-э… романтической неосторожности. Ватсон со своей всегдашней осторожностью придумал «короля Богемии» в неуклюжей попытке скрыть подлинную личность августейшей особы, то есть принца Уэльского. По правде сказать, тогда я помог принцу выпутаться из неприятностей уже во второй раз: первый был связан с потенциальной оглаской карточного долга. - Холмс улыбнулся над краем коньячного бокала. - Разумеется, никакой «императорской оперы в Варшаве» тоже не существует. Ватсон хотел скрыть, что речь идет о Парижской опере.
Вы своей чрезмерной откровенностью сводите скрытность Ватсона на нет, - заметил Джеймс.
Я умер, - ответил Шерлок Холмс. - Покойникам скрытничать ни к чему.
Джеймс взглянул на принца Уэльского в толпе смеющихся и кланяющихся денди.
Поскольку я не читал… э-э… хронику вашего приключения со «скандалом в Богемии», - тихо произнес он, - могу лишь догадываться, что вы добыли у авантюристки компрометирующую фотографию принца.
Да, и весьма хитроумным способом. - Холмс рассмеялся в голос, чего средь шумного кафе вроде бы никто не заметил. - А затем эта женщина выкрала ее у меня обратно, подменив собственным портретом.
Иначе говоря, вы потерпели поражение… - начал Джеймс.
Да, - ответил Шерлок Холмс. - Полное. Сокрушительное. - Он отпил глоток коньяка. - На протяжении моей карьеры очень мало кому удавалось меня обставить. И никогда - ни до, ни после - женщине.
Джеймс отметил, что последнее слово было произнесено с величайшим презрением.
Это как-то связано с вашим недавним открытием, что вы нереальны, мистер Холмс?
Высокий человек напротив Джеймса потер подбородок.
Наверное, следовало бы попросить вас называть меня Сигерсон, но сегодня мне все равно. Нет, мистер Джеймс, давняя история принца Уэльского и его бывшей пассии - гори она в аду - никак не связана с причинами, по которым я осознал, что, пользуясь вашими словами, «нереален». Хотите узнать эти причины?
Джеймс колебался лишь секунду или две.
Да, - сказал он.
* * *
Холмс поставил пустой бокал и сцепил над скатертью длинные пальцы.
Все началось, как многое в жизни, с обычных домашних разговоров, - сказал он. - Те, кто читал хроники доктора Ватсона в «Стрэнде», знают - из того, что тот сообщил о себе по ходу изложения событий, - что в тысяча восемьсот восьмидесятом году его перевели из Пятого Нортумберлендского стрелкового полка, стоявшего тогда в Индии, в Шестьдесят шестой Беркширский пехотный полк. Двадцать седьмого июля того же года Ватсон был тяжело ранен в сражении при Майванде. Много недель жизнь доктора висела на волоске, ибо его ранило большой свинцовой пулей из джезаиля - длинного кремневого ружья, каким обычно бывают вооружены афганские мятежники, - и пуля эта, или, правильнее сказать, жакан, причинила тяжелые внутренние повреждения. Однако Ватсон выжил, несмотря на жару, мух и примитивный медицинский уход, - продолжал Холмс, - и в октябре тысяча восемьсот восемьдесят первого был отправлен в Англию на военном транспорте «Оронтес».
Я не понимаю, как это доказывает или опровергает… - начал Генри Джеймс.
Терпение, - сказал Холмс, поднимая длинный палец. - Рана от афганской пули была у Ватсона в плече. При разных обстоятельствах - в турецких банях, а также когда мы вместе переплывали реку в одном из моих… приключений - я видел уродливый шрам. Однако у Ватсона не осталось после войны других шрамов.
Генри Джеймс ждал. Подошел официант, и Холмс заказал для обоих турецкий кофе.
Пять лет назад - в восемьдесят восьмом, я запомнил дату - шрам у Ватсона на плече внезапно стал пулевым ранением, на которое он жаловался - в том числе печатно, - в ноге .
Не могли ли это быть две разные раны? - спросил Джеймс. - Одна в плече, другая в ноге? Возможно, второй раз его ранили в Лондоне, во время одного из ваших приключений.
Вторая афганская пуля? - рассмеялся Холмс. - Выпущенная в Лондоне? Неведомо для меня? Очень маловероятно, мистер Джеймс. Добавьте к этому два факта: Ватсон ни разу не был ранен в приключениях, которые описал, и - что меня особенно заинтриговало - рана на его плече, ужасная паутина шрамов с заметным входным отверстием посередине, полностью исчезла, как только он начал говорить и писать о ране в ноге.
Очень странно, - произнес Джеймс. Про себя он гадал, что делать, если этот Холмс - очевидно, сбежавший из приюта для душевнобольных - впадет в буйство.
В ответ на эту околесицу Джеймс лишь поднял бровь.
Их у него слишком много, - сказал Холмс.
Так доктор Ватсон двоеженец?
Нет, нет! - рассмеялся Холмс.
Принесли кофе. На вкус Джеймса он был чересчур горький, но одержимцу, судя по всему, понравился.
Они возникают и пропадают - насколько я понял, в зависимости от того, нужно ли сочинителю, чтобы Ватсон жил со мной в доме двести двадцать один бэ по Бейкер-стрит. А их имена меняются произвольно, мистер Джеймс. То Констанция. То Мэри. То безымянная супруга. То снова Мэри.
Женам случается умирать, - заметил Джеймс.
Да, благодарение Богу. - Холмс согласно кивнул. - Однако, как правило, этому что-нибудь предшествует - болезнь, например, - и в любом случае вдовец потом некоторое время скорбит. Однако Ватсон, добрая душа, просто снова переезжает ко мне, и мы участвуем в приключениях бок о бок. Я хочу сказать, в промежутках между его мифическими женами.
Генри Джеймс прочистил горло, но не нашел что сказать.
Есть еще странный факт касательно самой нашей квартиры, - вещал Холмс, не замечая явных намеков собеседника, что разговор тому уже прискучил. - Я живу - мы с Ватсоном живем - в доме двести двадцать один бэ по Бейкер-стрит практически с нашего знакомства в январе восемьдесят первого.
Здесь есть какой-то парадокс? - спросил Джеймс.
Когда зимой - весной девяностого и девяносто первого года у меня возникли, а затем и умножились сомнения, - очень тихо произнес Холмс, - я пошел в контору городского землемера и посмотрел новейшие планы нашего квартала. В девяносто первом, через десять лет после того, как мы поселились в доме двести двадцать один бэ, Бейкер-стрит заканчивалась домом номер восемьдесят пять.
Эта книга посвящается Ричарду Кертису, бесценному литагенту и дорогому другу, который разделяет мою любовь к бейсболу и мистеру Генри Джеймсу
Copyright © 2014 by Dan Simmons
© Е. Доброхотова-Майкова, перевод, примечания, 2016
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016
Издательство АЗБУКА®
* * *
Стивен Кинг
Дэн Симмонс возвышается над современными писателями подобно гиганту.
Линкольн Чайлд
Симмонс превосходно ориентируется в холмсовском каноне и выстраивает на его фундаменте свое оригинальное здание.
Publishers Weekly
Большой роман во всех смыслах слова… Симмонс не теряет интереса читателя ни на миг.
Sherlock Holmes Society
Часть первая
Глава 1
Дождливым мартом 1893 года по причине, никому не ведомой (главным образом потому, что никто, кроме нас, об этой истории не знает), проживающий в Лондоне американский писатель Генри Джеймс решил провести свой день рождения, пятнадцатое апреля, в Париже и там, в самый день рождения либо накануне, покончить с собой, утопившись в Сене.
Я могу сообщить вам, что Джеймс той весной находился в глубокой депрессии, но не могу сказать, почему именно. Разумеется, он пережил кончину близкого человека: годом раньше, 6 марта 1892-го, умерла от рака груди его сестра Алиса, однако для нее нездоровье много десятилетий было образом жизни, а страшный диагноз стал надеждой на избавление. Как призналась Алиса своему брату Генри, смерть ей давно желанна. Сам Генри, по крайней мере в письмах к друзьям и родным, выражал полное согласие с такими настроениями сестры, вплоть до того, что описал, как очаровательно выглядело ее мертвое тело.
Быть может, не задокументированная хронистами депрессия усиливалась тем, что в предшествующие годы книги Джеймса продавались довольно плохо: «Бостонцы» и «Княгиня Казамассима», написанные в 1886-м и вдохновленные медленным умиранием Алисы, а также ее «бостонским браком» с Катариной Лоринг, провалились и в Англии, и в Америке. Поэтому к 1890 году Джеймс начал писать для театра. Хотя его инсценировка «Американца» имела лишь умеренный успех, да и то не в Лондоне, а в провинции, он уверил себя, что именно театр принесет ему богатство.
Однако уже к началу 1893-го Джеймс начал осознавать, что льстился несбыточными надеждами. Прежде чем роль эта отошла Голливуду, именно английский театр притягивал к себе литераторов, которые – подобно Генри Джеймсу – понятия не имели, как написать успешную пьесу для широкой публики.
Биографы лучше поняли бы эту внезапную глубокую депрессию, случись она не в марте 1893-го, а весной 1895-го, когда Джеймса, неосторожно вышедшего на поклон после лондонской премьеры «Гая Домвилла», ошикает и освищет публика. Люди, заплатившие за билеты (в отличие от светских дам и джентльменов, которым Джеймс пошлет контрамарки), не читавшие его романов и даже не слышавшие о нем как о литераторе, будут свистеть и шикать, исходя из достоинств самой пьесы. А «Гай Домвилл» будет очень, очень плохой пьесой.
Даже раньше, всего год спустя, когда в январе 1894 года его приятельница Констанция Фенимор Вулсон выбросится из окна венецианского дома (возможно, потому, что Генри Джеймс не приедет к ней в Венецию, как обещал), писатель впадет в страшную депрессию, усиленную чувством собственной вины.
К концу 1909 года стареющего Джеймса настигнет еще более глубокая депрессия – настолько глубокая, что его старший (и умирающий от болезни сердца) брат Уильям пересечет Атлантику, чтобы буквально держать Генри за руку в Лондоне. В те годы Генри Джеймс будет оплакивать «сокрушительно низкие продажи» так называемого Нью-Йоркского собрания своих трудов, на которое потратит пять лет, переписывая длинные романы и снабжая каждый пространным предисловием.
Впрочем, в марте 1893-го до этой последней депрессии оставалось шестнадцать лет. Мы не знаем, чем именно Джеймс был удручен в ту весну и почему внезапно решил, что покончить с собой в Париже – единственный для него выход.
Одной из причин мог стать тяжелый приступ подагры, который Джеймс пережил холодной английской зимой 1892/93 года, – тогда он вынужден был отказаться от ежедневного моциона и еще больше располнел. А возможно, дело было просто в том, что в апреле ему исполнялось пятьдесят – рубеж, вгонявший в тоску и более сильные натуры.
Мы никогда не узнаем.
Однако мы знаем, что именно с этой депрессии – и вызванного ею намерения свести счеты с жизнью, утопившись в Сене пятнадцатого апреля либо раньше, – начинается наша история. Итак, в середине марта 1893 года Генри Джеймс (он перестал добавлять к фамилии «младший» вскоре после смерти своего отца в 1882 году) написал из Лондона родным и друзьям, что задумал «немного отдохнуть от ежедневных сочинительских трудов и встретить весну, а равно мой полувековой юбилей в солнечном Париже, прежде чем присоединиться к брату Уильяму и его семье во Флоренции». Но писатель не собирался в конце апреля ехать во Флоренцию.
Упаковав табакерку с краденым прахом сестры Алисы, Джеймс сжег письма от мисс Вулсон и нескольких знакомых молодых людей, вышел из чисто прибранной квартиры в Девир-Гарденз, сел на поезд, приходящий к пакетботу в Шербур, и прибыл в Город Света вечером следующего дня – более сырого и холодного, чем даже в стылом мартовском Лондоне.
Он поселился в гостинице «Вестминстер» на Рю-де-ля-Пэ, где как-то пробыл месяц, сочиняя рассказы, в том числе своего любимого «Ученика». Впрочем, слово «поселился» в данном случае не вполне уместно: писатель не имел намерения провести в гостинице несколько недель до своего дня рождения, к тому же плата за номер в «Вестминстере» была по его нынешним стесненным обстоятельствам чрезмерно высока. Он даже не стал распаковывать чемодан, поскольку не планировал прожить еще ночь – здесь, да и вообще на земле, поскольку внезапно решил не тянуть с принятым решением.
После прогулки по сырым и холодным садам Тюильри и одинокого обеда (он не стал искать встречи с парижскими друзьями или гостящими в городе знакомцами) Генри Джеймс выпил последний бокал вина, надел шерстяное пальто, убедился, что запечатанная табакерка по-прежнему в кармане, и, стуча по мокрым камням бронзовым наконечником закрытого зонта, зашагал сквозь тьму и моросящий дождь к избранному месту близ Пон-Нёф – Нового моста. Даже неспешной походкой корпулентного джентльмена дотуда было меньше десяти минут ходьбы.
Величайший мастер слова не оставил предсмертной записки.
Глава 2
Место, где Джеймс наметил расстаться с жизнью, располагалось всего лишь в шестидесяти ярдах от широкого, ярко освещенного Пон-Нёф, но здесь, под мостом, было темно, и еще темнее – на нижнем ярусе набережной, где черная холодная Сена плескала о замшелые камни. Даже днем это место бывало почти безлюдным. Джеймс знал, что иногда здесь стоят проститутки, но не в такую промозглую мартовскую ночь, – сегодня они держались ближе к своим гостиницам на Пляс-Пигаль или отлавливали клиентов в узких улочках по обе стороны сияющего огнями бульвара Сен-Жермен.
К тому времени, как Джеймс, стуча зонтиком, добрался до стрелки набережной, которую присмотрел при свете дня, – она была в точности такой, какой он запомнил ее по прошлым визитам в Париж, – стемнело уже настолько, что он не видел, куда идет. Дождь украсил фонари на другом берегу Сены ироническими нимбами. Барж и катеров почти не было. Джеймсу пришлось нащупывать последние ступени зонтом, как слепому – тростью. Лужи и усилившийся дождь отчасти приглушали скрип колес и стук копыт на мосту, так что привычные звуки казались далекими и отчасти даже нереальными.
Джеймс скорее ощущал, слышал и обонял огромность реки, нежели видел ее в кромешном мраке. Лишь когда наконечник зонта, не найдя мостовую, завис над пустотой, Джеймс замер на узком конце стрелки. Он знал, что дальше ступеней нет, лишь шести– или семифутовый обрыв к стремительной черной воде. Еще шаг – и со всем будет покончено.
Джеймс достал из внутреннего кармана табакерку слоновой кости и погладил ее пальцами. Движение это напомнило ему прошлогоднюю заметку в «Таймс», где утверждалось, что эскимосы не создают украшений для глаз, но обтачивают камешки, чтобы радовать осязание в долгие месяцы северной зимы. Мысль вызвала у Джеймса улыбку. Он чувствовал, что для него северная зима оказалась чересчур долгой.
Когда год назад в крематории он украл несколько щепоток Алисиного праха – Катарина Лоринг меж тем ждала сразу за дверью, чтобы забрать урну в Кембридж и похоронить на кладбище, где у Джеймсов был свой уголок, – то искренне собирался развеять его там, где младшая сестра была всего счастливее. Однако шли месяцы, и Джеймс все яснее осознавал неисполнимость этой идиотской миссии. Где? Он помнил хрупкое счастье Алисы, когда они оба были куда младше и путешествовали по Швейцарии с тетушкой Кейт, дамой основательной и склонной все трактовать буквально, как гамлетовский могильщик. За недели вдали от семьи и американского дома предрасположенность Алисы к нервической болезни, уже тогда довольно выраженная, заметно ослабела – так что поначалу Джеймс думал отправиться в Женеву, где они вместе хохотали и состязались в остроумии, в то время как бедная тетушка Кейт не понимала их иронической словесной игры, весело подтрунивали друг над другом и над тетушкой, прогуливаясь по регулярным садам и променадам у озера.
Однако в конце концов Джеймс решил, что Женева – место для задуманного не вполне правильное. В той поездке Алиса лишь разыгрывала выздоровление от болезни, а он, в свою очередь, разыгрывал соучастие в ее хрупкой радости.
В таком случае – участок под Ньюпортом, где Алиса выстроила свой домик и прожила год, внешне совершенно здоровая и всем довольная.
Нет. То было начало ее дружбы с мисс Лоринг, а за месяцы, прошедшие с похорон сестры, Джеймс ощущал все острее, что мисс Катарина П. Лоринг и без того занимала в жизни Алисы непомерно большое место.
В итоге он так и не придумал, где развеять эти жалкие щепотки пепла. Может быть, Алиса была близка к счастью лишь в ньюпортские, а затем кембриджские месяцы или годы до того, что назвала «ужасным летом», когда, 10 июля 1878 года, их старший брат Уильям обвенчался с Алисой Гиббенс. Много лет сам Уильям, ее отец, ее брат Гарри, братья Боб и Уилки, а также бесчисленные гости шутили, что Уильям женится на ней, Алисе. Она всегда сердилась на дежурную шутку, но теперь – после долгих лет ее самовнушенной болезни, а затем и смерти – Генри Джеймс осознал, что Алиса отчасти поверила в свой брак с Уильямом и была совершенно раздавлена, когда он женился на другой – на девушке, по жестокой иронии судьбы тоже носившей имя Алиса.
Как сестра однажды сказала Генри Джеймсу, в то лето, когда Уильям женился, она «погрузилась в морскую бездну и темные волны заклубились над ее головой».
Так что в эту последнюю ночь он решил, что просто сожмет в руках табакерку с останками несбывшегося Алисиного бытия и вместе с нею шагнет в черные воды забвения. Джеймс знал, что должен загасить писательское воображение и не гадать, будет ли река обжигающе холодной и не станет ли он – понуждаемый атавистической жаждой жизни в тот миг, когда грязная вода Сены хлынет в его легкие, – барахтаться в отчаянной попытке доплыть до отвесного замшелого уступа.
Нет, думать надо об одном: о том, что боль останется позади. Полностью очистить мозг – задача, которая никогда ему не давалась.
Джеймс занес ногу над пустотой.
И внезапно понял, что черный силуэт, который он принимал за столб, – на самом деле человек, стоящий менее чем в двух футах от него. Теперь Джеймс видел лицо с орлиным профилем, отчасти скрытое низко надвинутой мягкой шляпой и поднятым воротником дорожного плаща с пелериной, более того, слышал даже дыхание незнакомца.
* * *
Сдавленно вскрикнув, Джеймс неловко сделал шаг назад и в сторону.
– Pardonnez-moi, Monsieur. Je ne vous ai pas vu l?-bas
,1
Извините, мсье. Я тебя не заметил (фр.)
.
– выговорил он, ничуть не покривив душой, так как и впрямь поначалу не заметил этого человека.
– Вы англичанин, – произнес высокий силуэт.
В его английском явственно слышался скандинавский акцент. Шведский? Норвежский? Джеймс не мог определить точно.
– Да. – Джеймс повернулся к ступеням, чтобы идти прочь.
И в это время мимо прошел редкий для такого времени «Бато Муш», парижский речной трамвай; яркие фонари на его правом борту выхватили из тьмы лицо высокого незнакомца.
– Мистер Холмс! – невольно вырвалось у Джеймса.
От неожиданности он попятился. Его левый каблук навис над пустотой, и неудачливый самоубийца все же оказался бы в реке, если бы высокий джентльмен с быстротой молнии не ухватил его за грудки и рывком не втащил обратно на стрелку.
Назад к жизни.
– Как вы меня назвали? – спросил незнакомец, по-прежнему крепко держа Джеймса за пальто. Скандинавский акцент совершенно исчез. Голос был отчетливо культурный английский, и никакой больше.
– Приношу извинения, – запинаясь, проговорил Джеймс. – Видимо, я обознался. Простите, что нарушил ваше одиночество.
Произнося эти слова, Генри Джеймс не только знал, что перед ним именно Холмс – хотя волосы у высокого англичанина были темнее и гуще, чем в их прошлую встречу (тогда они лежали прилизанными, сейчас жестко топорщились), над верхней губой появились пышные усы, а форма носа слегка изменилась за счет актерской мастики или чего-то в таком роде, – он не менее отчетливо понимал и другое: за миг до его появления из тьмы, о котором возвестило мерное постукивание зонтика, детектив и сам намеревался броситься в Сену.
Генри Джеймс чувствовал себя по-дурацки, однако, раз увидев лицо и услышав фамилию, он запоминал их на всю жизнь.
Он попытался было шагнуть прочь, но сильные пальцы по-прежнему держали его за пальто.
– Как вы меня назвали? – требовательно повторил высокий джентльмен. Тон его был холоден, как сталь на морозе.
– Я принял вас за человека, с которым однажды встретился. Его звали Шерлок Холмс, – выдавил Джеймс, мечтая об одном: очутиться в постели в своей комфортабельной гостинице на Рю-де-ля-Пэ.
– Где мы встречались? – спросил джентльмен. – Кто вы?
Джеймс ответил лишь на второй вопрос:
– Меня зовут Генри Джеймс.
– Джеймс, – повторил мистер Шерлок Холмс. – Младший брат великого психолога Уильяма Джеймса. Вы – американский сочинитель, живущий по большей части в Лондоне.
Даже в смятении от физического контакта с другим человеком Джеймс почувствовал острую обиду: его назвали младшим братом «великого» Уильяма Джеймса. Пока старший брат в 1890 году не опубликовал свои «Основания психологии», его вообще не знали за пределами узкого гарвардского кружка. Книга, по неведомым Генри причинам, принесла Уильяму международную славу среди интеллектуалов и других исследователей человеческого разума.
– Соблаговолите немедленно меня отпустить, – произнес Джеймс самым суровым тоном, какой мог изобразить.
В ярости от чужого прикосновения он позабыл, что Холмс – а это определенно был Шерлок Холмс – только что спас ему жизнь. А может, спасение еще увеличило его счет к горбоносому англичанину.
– Скажите, где мы встречались, и отпущу, – ответил Холмс, все так же сжимая его лацканы. – Меня зовут Ян Сигерсон, я довольно известный норвежский путешественник.
– В таком случае тысяча извинений, сэр, – проговорил Джеймс, не чувствуя за собой и тени вины. – Я, очевидно, ошибся. На секунду в темноте мне почудилось, что вы – джентльмен, с которым я познакомился четыре года назад на чайном приеме в Челси. Прием давала знакомая мне американка, миссис Т. П. О’Коннор. Я прибыл с леди Вулзли и другими членами литературного и театрального мира: мистером Обри Бердслеем, мистером Уолтером Безантом… Перл Крэги, Марией Корелли, мистером Артуром Конан Дойлом, Бернардом Шоу, Дженевьевой Уорд. Во время чаепития меня познакомили с гостем миссис О’Коннор, неким Шерлоком Холмсом. Теперь я вижу, что сходство… чисто поверхностное.
Холмс отпустил его.
– Да, теперь припоминаю. Я недолгое время жил в доме миссис О’Коннор, расследуя загадку пропажи драгоценностей. Украл, разумеется, слуга. Как оно всегда и оказывается.
Джеймс поправил лацканы пальто и галстук и крепко оперся на зонт, намереваясь без дальнейших слов покинуть общество Холмса.
Поднимаясь по ступеням, он с неприятным изумлением обнаружил, что Холмс идет рядом.
– Поразительно, – говорил высокий англичанин с легким йоркширским акцентом, который Джеймс слышал у него на чаепитии в 1889-м. – Я выбрал личину Сигерсона два года назад и с тех пор не раз встречал – при свете дня! – людей, которые прекрасно меня помнят. В Нью-Дели я десять минут простоял на площади в нескольких шагах от главного инспектора Сингха, с которым два месяца расследовал щекотливое убийство в Лахоре, и опытный полицейский даже не глянул на меня второй раз. Здесь, в Париже, я сталкивался с английскими знакомцами и спросил дорогу у давнего приятеля Анри-Огюста Лозе, недавно ушедшего на покой префекта французской полиции, вместе с которым распутал десятки дел. Лозе сопровождал новый префект Соммы Луи Лепин – с ним я тоже работал. Никто из них меня не признал. А вы признали. В темноте. Под дождем. Когда все ваши мысли были заняты самоубийством.
– Па-а-азвольте… – начал Джеймс.
От возмущения такой наглостью он даже остановился. Они поднялись уже на уровень улицы. Дождь немного ослабел, но фонари были по-прежнему окружены светящимися ореолами.
– Я никому не выдам вашу тайну, мистер Джеймс, – сказал Холмс.
Он пытался, несмотря на морось, закурить трубку. Когда спичка наконец вспыхнула, Джеймс еще явственнее увидел, что перед ним «частный сыщик-консультант», с которым его познакомили на чаепитии у миссис О’Коннор четыре года назад.
– Понимаете, – продолжал Холмс, выпуская изо рта дым, – я был здесь с той же целью, сэр.
Джеймс не мог придумать ответа. Он повернулся на каблуках и двинулся на запад. Длинноногий Холмс нагнал его в два шага.
– Нам надо куда-нибудь пойти, мистер Джеймс, выпить и перекусить.
– Я предпочту остаться один, мистер Холмс… мистер Сигерсон… или за кого еще вам угодно себя выдавать.
– Да, да, но нам нужно поговорить, – настаивал Холмс, ничуть не смущенный и не раздосадованный тем, что его разоблачили. Не чувствовалось в нем и смятения от неудавшегося самоубийства – настолько сыщик был зачарован проницательностью писателя, которого не обманула его измененная внешность.
– Нам абсолютно нечего обсуждать, – буркнул Джеймс, пытаясь ускорить шаг, что при его дородстве выглядело смешно и глупо, но отнюдь не помогало оторваться от высокого англичанина.
– Мы можем обсудить, почему вы пытались утопиться, крепко сжимая в правой руке табакерку с прахом вашей сестры Алисы, – сказал Холмс.
Джеймс замер. Лишь через мгновение ему удалось выговорить:
– Вы… не… можете… такого… знать.
– Однако я знаю, – ответил Холмс, все так же попыхивая трубкой. – И если вы присоединитесь ко мне за ужином с хорошим вином, я расскажу, откуда мне это известно и почему я уверен, что вы не осуществите сегодняшний мрачный замысел, мистер Джеймс. К тому же я как раз знаю чистое, ярко освещенное кафе, где мы сможем поговорить.
Он ухватил Джеймса за левый локоть, и так, под руку, они вышли на Авеню-дель-Опера. Негодование, изумление – а теперь еще и любопытство – Генри Джеймса были так сильны, что он больше не противился.
Глава 3
Хотя Холмс пообещал «ярко освещенное кафе», Джеймс ждал, что это окажется полутемная забегаловка в узком закоулке. Однако Холмс привел его в «Кафе де ля Пэ», очень близко к гостинице Джеймса на пересечении бульвара Капуцинов и Пляс-дель-Опера в Девятом округе Парижа.
«Кафе де ля Пэ» было одним из лучших заведений в городе; изысканностью убранства и числом зеркал с ним соперничала лишь Опера Шарля Гарнье на другой стороне площади. Джеймс знал, что кафе построили в 1862-м для постояльцев соседнего «Гранд-отель де ля Пэ» и что настоящая слава пришла к нему во время Всемирной выставки 1867 года. То было одно из первых парижских зданий с электрическим освещением, но – как будто сотен или тысяч электрических ламп мало – яркие газовые фонари с фокальными призмами по-прежнему бросали лучи света в огромные зеркала. Генри Джеймс десятилетиями сторонился этого места хотя бы потому, что – согласно расхожей парижской фразе – отобедать в «Кафе де ля Пэ» значило непременно столкнуться с друзьями и знакомыми, настолько оно было популярно. А Генри Джеймс предпочитал сам выбирать, где «сталкиваться» с приятелями.
Холмса будто вовсе не смущали многолюдье, гул разговоров, десятки лиц, повернувшихся к ним, как только они вошли. На прекрасном французском мнимый норвежец попросил у метрдотеля «всегдашний столик», куда их и провели – к маленькому круглому столику в наименее шумной части кафе.
– Вы бываете здесь так часто, у вас есть «всегдашний столик»? – спросил Джеймс, когда они остались одни – насколько такое возможно средь шума и суеты.
– Все два месяца в Париже я обедал здесь не меньше трех раз в неделю, – ответил Холмс. – Я видел десятки знакомых, клиентов и бывших коллег по расследованиям. Никто из них не обратил внимания на Яна Сигерсона.