Любовь менделеева биография. Дмитрий Иванович Менделеев

Странный брак: Любовь Менделеева и Александр Блок.

Любовь Дмитриевна Менделеева (Басаргина- сценический псевдоним).

Под финал своей жизни великий поэт Александр Блок поймет, что на всем свете у него было, есть и будет только две женщины — Люба и «все остальные». Люба — дочь талантливейшего ученого Дмитрия Ивановича Менделеева. Они были знакомы с детства: когда их отцы вместе служили в университете, маленькие Саша и Люба в колясочках гуляли в университетском саду. Потом они встретились, когда Саше было 17 лет, а Любе — 16. Он к тому времени уже успел пережить бурную страсть с 37-летней Ксенией Садовской и приехал в имение Менделеевых Болотово, где они вместе с Любой сыграли шекспировского «Гамлета». Он — Гамлета, она — Офелию. После спектакля пошли погулять и впервые остались наедине…

Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялись следы,
Шли, освещенные полной луною,
В час, порождающий страсти мечты.

Стана ее не коснулся рукою,
Губок ее поцелуем не сжег...
Всё в ней сияло такой чистотою,
Взор же был темен и дивно глубок.

Лунные искры в нем гасли, мерцали,
Очи, как будто, любовью горя,
Бурною страстью зажечься желали
В час, когда гасла в тумане заря...

Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялся наш след;
Стана ее не коснулся рукою...
Страсть и любовь не звучали в ответ.,


Через год он назовет ее своей Прекрасной Дамой, Вечной Женой, Таинственной Девой и сделает официальное предложение семье Менделеевых. Идеальный на первый взгляд союз поэта и его музы был далеко не столь счастливым. Блок считал, что любовь физическая не может сочетаться с любовью духовной, и в первую же брачную ночь попытался объяснить молодой жене, что телесная близость помешает их духовному родству… …Стоял теплый август 1903 гола, старинной дворянской усадьбе Шахматово, что под Москвой, буй-ным цветом расцвели огненные на-стурции и пурпурные астры, как будто специально старались успеть к свадьбе Александра Блока и Лю-бови Дмитриевны Менделее-вой, дочери создателя Периодической системы эле-ментов. Невеста была чудо как хороша в длинном белом платье со шлейфом, а же-них, казалось, сошел прямо со стра-ниц модного английского романа: белая шляпа, фрак, высокие сапо-ги - вылитый лорд Байрон! Когда смолкла веселая музыка, дорогое шампанское было допито, а за мо-лодыми торжественно затворили дверь спальни, между ними произо-шел странный разговор: «Любаша, я должен сказать тебе что-то очень важное», - начал Блок, нервно рас-хаживая по комнате. - «Сейчас он снова признается мне в страстной любви! Ох уж эти поэты!» - поду-мала Люба, в изнеможении опус-тившись на брачное ложе и мечта-тельно прикрыв глаза. - «Ты ведь знаешь, что между мужем и же-ной должна быть физическая бли-зость? » - продолжал между тем но-воиспеченный муж. - «Ну, я об этом только немного догадываюсь», - за-лилась краской хорошо воспитан-ная Люба. - «Так вот запомни раз и навсегда: у нас этой самой «близос-ти» не будет никогда!» - вдруг жес-тко отрезал Блок. От неожиданнос-ти невеста вскочила. - «Как не бу-дет? Но почему, Сашура? Ты меня не любишь?» - «Потому что все это темное начало, ты пока этого не по-нимаешь, но скоро... Сама посуди: как я могу верить в тебя как в зем-ное воплощение Вечной Женствен-ности и в то же время употреблять, как уличную девку?! Пойми, плотс-кие отношения не могут быть дли-тельными!».. .Молодая жена стояла ни жива ни мертва, отказываясь верить своим ушам. Что он говорит? А как же его стихи о прекрасной Незнакомке, в которой она сразу узнала себя? Разве не ею он грезил? Разве се-годня в церкви их соединили не для того, чтобы они стали единым целым и больше никогда не разлучались?! «Я все равно уйду от тебя к другим, -уверенно подытожил Блок, глядя ей прямо в глаза. - И ты тоже уйдешь. Мы беззаконны и мятежны, мы сво-бодны, как птицы. Спокойной но-чи, родная!» Блок по-братски поце-ловал жену в лоб и вышел из спаль-ни, плотно затворив за собой дверь. И Любовь Дмитриевна Менделеева пожалела, что в таблице ее отца не нашлось места самому главному эле-менту - под названием «Любовь».

«Пожалуйста, без мистики!»

Лежа без сна в ту ночь в холодной супружеской постели, Люба пыта-лась вспомнить, где же она упусти-ла из виду перемену в поведении своего Сашеньки, которая при-вела к таким страшным и непо-нятным речам? ...Впервые она увидела Блока летом 1898 года. Он приехал в имение ее отца Боблово, нахо-дившееся по соседству с Шахматово, на ослепительно белом ко-не по кличке Мальчик. С первого взгляда ей совершенно не понра-вился этот высокий худощавый юноша с задумчивым взглядом и надменным выражением тонких губ. Но в то же время она смут-но почувствовала, что именно с этим мужчиной будет связано в ее жизни что-то очень важное. Его ранние стихи сладко волно-вали душу
молоденькой гимна-зистки в розовом платье... А вот Блок еще тогда выделил Любу из множества других знакомых ба-рышень. (Опыт по этой части у поэта был уже немалый: начи-ная с коротких связей с прости-тутками и заканчивая романом на водах с женщиной старше его на целых 20 лет!)Окончательно он понял, что Любаша Менделеева -это судьба и его Прекрасная Дульсинея, после того как на Пасху 1901 года получил от горячо любимой ма-тушки книгу стихов Владимира Соловьева. На впечатлительную натуру Блока книжка произвела неизглади-мое впечатление! Земная жизнь - это лишь искаженное подобие мира вы-сшей реальности, а пробудить чело-вечество к ней способна только Веч-ная Женственность, которую Соло-вьев называл еще Мировой Душой. Вот он, ключ к мирозданию!.. 10 но-ября 1902 года Блок написал в пись-ме к Любе Менделеевой: «Ты - мое солнце, мое небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая Моя Тайна и Послед-няя Моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца. Играй ей, если это мо-жет быть Тебе забавой. Если мне ког-да-нибудь удастся что-нибудь совер-шить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет Твое, от Тебя и к Тебе. Твое Имя здешнее - великолепное, широ-кое, непостижимое. Но Тебе нет име-ни. Ты - Звенящая, Великая, Полная, Осанна моего сердца бедного, жалко-го, ничтожного. Мне дано видеть Те-бя Неизреченную». Это была «первая ласточка» его без умной теории об идеаль-ной любви. Но бедная Люба тогда не при-дала большого зна-чения словам вос-торженного поэ-та: ей было лестно такое внимание, она чувствовала себя средневеко-вой принцессой на рыцарском тур-нире и была счаст-лива.

«Ах, какая же я была дурочка! - думала несостоявшаяся молодая же-на, плача в подушку. - Как же я сразу не догадалась, что он меня выдумал и любит свою выдумку, и только...» Справедливости ради стоит заметить, что винить Любови Дмитриевне себя было особенно не в чем. За несколь-ко лет их знакомства с Блоком она старалась как могла возвращать его к реальной жизни из заоблачных да-лей. И если поначалу ей нравилась иг-ра в возвышенную любовь, то вскоре она уже частенько перебивала горя-чие сумбурные речи Блока словами: «Пожалуйста, Саша, давай без мис-тики!» А в одном из писем в поры-ве откровенности и вовсе назвала ве-щи своими именами: «Милый, ми-лый мой, ненаглядный, голубчик, не надо в письмах целовать ноги и пла-тье, целуй губы, как я хочу целовать долго, горячо». После такого явного «бесстыдства» со стороны своей воз-любленной Блок поссорился с Любой, и, казалось, они расстались навсег-да. Но шли дни, неде-ли, месяцы, а образ веселой розовоще-кой Любочки не покидал поэта. И однажды, выйдя из дому, он вошел в первый попавшийся особняк, где давали бал, безошибочно отыскал Любу на втором этаже и с ходу сде-лал ей предложение: «Вели, и я вы-думаю скалу, чтобы броситься с нее в пропасть. Вели - и я убью перво-го, и второго, и тысячного человека из толпы... И вся жизнь в одних тво-их глазах, в одном движении!» И Лю-ба, знавшая, что ее Сашура приоб-рел пистолет, чтобы в случае отказа быстро свести счеты с этой «неиде-альной» жизнью, не рискнула брать грех на душу и сказала «да», наивно веря, что семейная жизнь все расста-вит по своим местам.

Была ты всех ярче, верней и прелестней,
Не кляни же меня, не кляни!
Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те невозвратные дни...
Что было любимо - всё мимо, мимо...
Впереди - неизвестность пути...
Благословенно, неизгладимо,
Невозвратимо... прости!

Женщина «в дрейфе»

Наутро после первой «брачной ночи» Люба Блок вышла из спальни с красными от слез глазами и осунув-шимся бледным лицом. Но она и не думала сдаваться! Подобно Скарлет О"Харе, намеренной вернуть своего Рета Батлера, она была полна отчаян-ной решимости. Чего бедняжка толь-ко не делала! В ход пошли все тради-ционные женские средства обольще-ния: наряды от самых модных петербургских портних, белье из Парижа, приворотные зелья от деревенских знахарок и даже легкий флирт с луч-шим другом Блока Андреем Белым. Лишь осенью 1904 года Любе уда-лось «совратить» своего законного супруга, но, увы, долгожданная бли-зость не принесла им обоим удоволь-ствия. «Не могу сказать, чтобы я бы-ла наделена бурным темпераментом южанки. Я северянка, а темперамент северянки - шампанское заморожен-ное. Только не верьте спокойному холоду прозрачного бокала, весь ис-крящийся огонь его укрыт лишь до времени», - напишет позже Любовь Дмитриевна в своих мемуарах. Но тогда в ней что-то слома-лось. Она смирилась со своей судь-бой и решила жить так, как хочет Сашенька. Принять его правила и стать «свободной, как птица». Другими словами, она ударилась «во все тяжкие». Сначала она стала лю-бовницей поэта Георгия Чулкова. И когда туманные слухи об этой свя-зи дошли до Блока, объяснила это просто: «Я же верна моей настоя-щей любви, как и ты? Курс взят определенный, так что дрейф в сторо-ну не имеет значения, не правда ли, дорогой?»... И поскольку «дорого-му» нечего было на это ответить, Люба стала «дрейфовать» от одно-го романа к другому. Она увлеклась театром, играла небольшие роли у Мейерхольда, гастролируя с теат-ром по России. О каждом новом лю-бовнике она честно писала Блоку, не забывая приписывать в конце не-изменное: «Люблю тебя одного в це-лом мире». Блок все больше замы-кался в себе, наблюдая, как «идеаль-ная любовь» терпит крах. Однажды на гастролях в Могиле-ве Люба сошлась с начинающим ак-тером Константином Лавидовским, выступавшим под псевдонимом Дагоберт. «В нем и во мне бурлила мо-лодая кровь, оказавшаяся так созвуч-ной на заветных путях, - напишет она спустя много лет в своих воспо-минаниях- И начался пожар, экстаз почти до обморока, может быть, и до потери сознания - мы ничего не знали и не помнили и лишь с тру-дом возвращались к миру реальнос-ти». К суровой реальности ее верну-ло известие о беременности. Было и стыдно и страшно, но Блок, который в юности переболел сифилисом и не мог иметь детей, выслушал призна-ние жены с радостью: «Пусть будет ребенок! Раз у нас нет, он будет об-щий»... Но и этого счастья Бог им не судил: новорожденный мальчик скончался, прожив на свете всего во-семь дней. Блок очень тяжело пере-жил эту смерть, сам похоронил мла-денца и часто потом навещал его мо-гилу в одиночестве.

От «Снежной Девы» до «Кармен»

Почему они не расстались после этого? До конца своих дней этот воп-рос будет мучить Любовь Дмитриев-ну: все-таки они очень любили друг друга, но «странною любовью». Ах, если бы только ее Сашура был так же равноду-шен к прелес-тям других жен-щин, как и к ее собственным, все могло быть иначе. «В конце концов, - дума-ла Любовь Дмит-риевна, - Гиппи-ус с Мережковс-ким тоже живут как брат и сест-ра, и ведь счастливы при этом?» Но, увы, влюбляясь в других дам, Блок отнюдь не был монахом. В конце 1900-х годов он увлекся красавицей-актрисой Натальей Волоховой, кото-рую тут же назвал своей «Снежной Девой»: «Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в черном, с глаза-ми крылатыми и влюбленными в ог-ни и мглу моего снежного города». Роман развивался настолько стре-мительно, что Блок даже подумывал о разводе с Любой. Та не стала дожи- даться неприятной семейной сцены и сама пришла к Волоховой домой «поговорить по душам»: «Я пришла к вам как друг, - начала она прямо с порога, не дав изумленной актрисе и рта открыть. - Если вы действительно сильно любите моего Сашу, если с ва-ми он будет счастливее, чем со мной, я не буду стоять на пути. Забирай-те его себе! Но... вы должны знать: быть женой великого Поэта - это тя-желая ноша. К Сашеньке нужен осо-бый подход, он нервен, его дед умер в психиатрической лечебнице, да и мать страдает эпилептическими при-падками, а он к ней очень привязан... В общем, решайте сами, но триж-ды подумайте!» И умница Волохова предпочла... поскорее порвать с Блоком, а в своих воспоминаниях и вов-се написала, что ни «поцелуев на за-прокинутом лице», ни «ночей мучи-тельного брака» между ними не было и в помине, а была «одна только ли-тература». Выиграла ли от этого раз-рыва Любовь Дмитриевна? К сожале-нию, нет. Блок по-прежнему уверял, что любит одну ее, но смотрел совсем в другую сторону. Его следующая пассия была полной противополож-ностью Волоховой: статная, пышнотелая, рыжеволосая оперная певица Любовь Лельмас сразила его наповал в роли Кармен, под именем которой и осталась в его стихах.

Это было похоже на безумие: Блок пропадал на всех ее концертах, зачастую они вместе выступали на поэтических вечерах, затем он про-вожал ее до дома и... оставался там на несколько дней. «Я не мальчик, я много любил и много влюблялся, -писал он ей в одном из писем. - Не знаю, какой заколдованный цветок Вы бросили мне, но Вы бросили, а я поймал...»

В час, когда пьянеют нарциссы,
И театр в закатном огне,
В полутень последней кулисы
Кто-то ходит вздыхать обо мне...

Арлекин, забывший о роли?
Ты, моя тихоокая лань?
Ветерок, приносящий с поля
Дуновений легкую дань?

Я, паяц, у блестящей рампы
Возникаю в открытый люк.
Это — бездна смотрит сквозь лампы
Ненасытно-жадный паук.

И, пока пьянеют нарциссы,
Я кривляюсь, крутясь и звеня...
Но в тени последней кулисы
Кто-то плачет, жалея меня.

Нежный друг с голубым туманом,
Убаюкан качелью снов.
Сиротливо приникший к ранам
Легкоперстный запах цветов.

In vino Veritas

Но и этот волшебный цветок быстро завял. В конце жизни Блок все чаще искал любви там, где ког-да-то впервые познал ее вкус: у про-дажных женщин из дешевых борде-лей на Лиговке. Располневшие «ма-дам», провожая нескромным взглядом сутулую фигуру Блока, настав-ляли своих девушек: «Будьте с ним поласковее, кошечки мои, это из-вестный поэт, глядишь, и вам че-го посвятит!» Но Блоку в то время уже давно не писалось. Он чувство-вал себя разбитым и старым, в ре-волюции разуверился, идеалы рас-терял и все чаще забывался за бу-тылкой дешевого портвейна, пов-торяя в полубреду строки, написан-ные в прошлой жизни: «Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине». Он безумно скучал по сво-ей Любаше и в то же время пони-мал, что их разделяет пропасть. В 1920 году она поступила на рабо-ту в театр Народной комедии, где тут же попала под обаяние актера Жоржа Лельвари, известного ши-рокой публике как «клоун Анюта». Но и Блока вырвать из своего серд-ца ей не удавалось. «Я в третий раз зову тебя, мой Лаланька, приезжай ты ко мне, - писала она ему в пись-ме из гастролей. - Сегодня Возне-сение, я встала ровно в семь часов и пошла на Детинец, там растут бе-резы и сирень, зеленая трава на ос-танках стен, далеко под ногами сли-ваются Пскова и Великая, со всех сторон белые церквушки и голубое небо. Мне было очень хорошо, только отчаянно хотелось, что-бы и ты был тут и видел...» Но Блок тяжело болен и не может приехать. Он не выходит даже из своей нетопленой квартиры. Он бредит наяву и никого не хочет видеть. Мнение врачей по вопросу, что же с ним происхо-дит, разделились: болезнь серд-ца? Неврастения? Истощение? Или все сразу?.. Узнав об этом от друзей, Менделеева срочно возвращается домой и ухажи-вает за мужем как за малым ре-бенком. Она как-то ухитряется доставать продукты в голодном Петрограде 1921 года, обмени-вает свои драгоценности на лекарс-тва для Сашеньки и не отходит от него ни на шаг. Понял ли несосто-явшийся Аон Кихот, какое сокро-вище потерял, упиваясь химерами «любви по Соловьеву»? Наверное, да, если незадолго до смерти посвя-тил Любе такие строки:

«...Эта прядь - такая золотая, Разве не от старого огня? -Страстная, безбожная, пустая, Незабвенная, прости меня!»

7 марта 1921 года поэта не ста-ло. По одной из версий - просто от голода. Но Ходасевич написал зага-дочно: «Он умер как-то «вообще», оттого, что был болен весь, оттого, что не мог больше жить». Любовь Дмитриевна пережила своего мужа на 18 лет, под венец больше не хо-дила, написала трогательные мемуа-ры и умерла также при странных об-стоятельствах. Однажды, поджидая к себе двух женщин из Литературно-го архива, чтобы передать туда свою переписку с Блоком, она едва успе-ла открыть им дверь, как покачну-лась, рухнула на пол без памяти и на-последок жалобно произнесла одно-единственное: «Са-а-шенька

Что же ты потупилась в смущеньи?
Погляди, как прежде, на меня,
Вот какой ты стала - в униженьи,
В резком, неподкупном свете дня!

Я и сам ведь не такой - не прежний,
Недоступный, гордый, чистый, злой.
Я смотрю добрей и безнадежней
На простой и скучный путь земной.

Я не только не имею права,
Я тебя не в силах упрекнуть
За мучительный твой, за лукавый,
Многим женщинам суждённый путь...

Но ведь я немного по-другому,
Чем иные, знаю жизнь твою,
Более, чем судьям, мне знакомо,
Как ты очутилась на краю.

Вместе ведь по краю, было время,
Нас водила пагубная страсть,
Мы хотели вместе сбросить бремя
И лететь, чтобы потом упасть.

Ты всегда мечтала, что, сгорая,
Догорим мы вместе - ты и я,
Что дано, в объятьях умирая,
Увидать блаженные края...

Что же делать, если обманула
Та мечта, как всякая мечта,
И что жизнь безжалостно стегнула
Грубою верёвкою кнута?

Не до нас ей, жизни торопливой,
И мечта права, что нам лгала. -
Всё-таки, когда-нибудь счастливой
Разве ты со мною не была?

Эта прядь - такая золотая
Разве не от старого огня? -
Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня!

Метки:
Понравилось: 4 пользователям