Сопротивление злу силою Ивана Ильина как «духовный имморализм. И.А

Структура

В качестве эпиграфа взята фраза из Евангелия от Иоанна (II,15): «И,сделав бич из верёвок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул».

Введение
О самопредании злу
О добре и зле
О заставлении и насилии
О психическом понуждении
О физическом понуждении и пресечении
О силе и зле
Постановка проблемы
О морали бегства
О сентиментальности и наслаждении
О нигилизме и жалости
О мироотвергающей религии
Общие основы
О предмете любви
О границах любви
О видоизменениях любви
О связанности людей в добре и зле
Обоснование сопротивляющейся силы
О мече и праведности
О ложных решениях проблемы
О духовном компромиссе
Об очищении души

Поскольку книга написана к критике учения Л. Н. Толстого , в ней присутствует множество ссылок на его работы, особенно на «Круг чтения».

Энциклопедия «Русская философия» о книге

Первой значительной работой, обозначившей поворот Ильина к социальной философии, явилась книга "О сопротивлении злу силою". В этой книге Ильин выступил с резкой критикой толстовской идеи непротивления злу и пытался обосновать мысль: несмотря на то что с христианской точки зрения зло всегда побеждается любовью (нравственным, духовным воспитанием и т.п.), в определённых случаях, когда уже все другие способы сопротивления злу исчерпаны и не принесли успеха, правомерно применение средств внешнего принуждения, в т.ч. смертной казни и военной силы. При этом Ильин не освящает вынужденного обращения к силе, не возводит его в ранг добродетели - применение насилия всегда остаётся делом неправедным (хотя и не всегда греховным). Как вести себя при встрече с социальным и моральным злом, какими средствами противодействовать ему - дело нравственного выбора: правильный выбор может сделать только духовно и нравственно здоровая личность. Позитивное решение проблемы преодоления зла перерастает у Ильина в более широкую проблему формирования и воспитания высоконравственного человека, которая стала центральной для последующего творчества ("Путь духовного обновления" и др.) .

Проблематика

Основная проблема книги определена Ильиным так: «Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и своё место в мире, не сопротивляться злу мечом и силою? Вот двуединый вопрос, требующий ныне новой постановки и нового разрешения». Отмечая, что вопрос этот глубок, утончён и сложен, Ильин пишет, что упрощение его чревато ложными выводами и теориями.

О непротивлении злу вообще

Прежде чем начать исследование основной проблемы труда, Ильин прежде определяет, что «никто из честных людей» не думает в буквальном смысле о полном несопротивлении злу, то есть покорении ему, влекущему за собой «самопредание злу», поскольку человек, несопротивляющийся злу, рано или поздно приходит к необходимости уверить себя, что зло не является злом.

Тезис «несопротивляющийся злу поглощается им и становится одержимым» возводится в ранг духовного закона. Душа, покорившаяся злу, начинает верить в то, что чёрное является белым, приспособляется ко злу и в результате уподобляется ему. Несопротивляющийся злу сам уже зол.

Определение добра и зла

Внешнее состояние человеческого тела, никакой внешний поступок человека не могут рассматриваться как зло или добро сами по себе, взятые отдельно от человеческого душевно-духовного мира, который является «истинным местонахождением добра и зла».

Зло есть, прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас; как бы некоторое живущее в нас страстное тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти и к полноте захвата. Зло является противодуховной враждой. Однако «вражда ко злу не есть зло».

Добро не является внешним обрядом доброты, оно обязательно должно включать в себя одухотворение и любовь. Человек духовен тогда, когда обращён к объективному совершенству. Добро и зло определяются через наличие или отсутствие в них любви и одухотворения. Причём, настоящее добро должно сочетать в себе оба признака. Так любовь, лишённая одухотворенности, слепа, своекорыстна, подвержена опошлению.

Соотношение заставления и насилия

Ильин определяет, что волевые действия могут быть свободными и заставляющими.

Понятие «заставление» определено как родовое и под ним понимается «такое наложение воли на внутренний или внешний состав человека, которое обращается не к духовному ви́дению и любовному приятию заставляемой души непосредственно, а пытается понудить её или пресечь её деятельность ». Следует различать психическое и физическое заставление, причем самозаставление и заставление других могут иметь и психический и физический характер. Психическое самозаставление - самопонуждение , физическое заставление - самопринуждение (самонасилие).

Человеку не дано принуждать других к подлинным деяниям, то есть к духовно и душевно цельным поступкам. Ильин считает, что разумнее будет говорить о физическом понуждении, а не о физическом принуждении, поскольку принуждённость сама собою угаснет в момент личного, духовного восстания человека. Кроме всего прочего, возможно физическое пресечение, направленное на прекращение определённой деятельности.

По мнению Ивана Александровича, необходимо разделять заставление и насилие. Насилие является чем-то необоснованным, возмутительным, а насильник является угнетателем, злодеем. Поэтому нельзя доказывать «допустимость недопустимого» или «правомерность неправомерного». Поэтому термин «насилие» должен использоваться для обозначения случаев предосудительного заставления. Ильин критикует Л. Н. Толстого, говоря, что он и его последователи отождествляют всякое заставление с насилием.

Таким образом, понятию внешнего заставления подчинены, с одной стороны, понятия психического понуждения, физического понуждения и пресечения, с другой стороны, соответствующие виды насилия над другими.

Самопонуждение и самопринуждение имеют решающее значение в цивилизации и во внутренней культуре человека. Глубочайшая основа духовного воспитания состоит в самовоспитании. Все люди, осознанно или неосознанно, непрерывно воспитывают друг друга.

Примечания

Литература

Wikimedia Foundation . 2010 .

О служебная
О странностях любви (фильм, 1936)

Смотреть что такое "О сопротивлении злу силою" в других словарях:

О сопротивлении злу силою Русская Философия. Энциклопедия

О СОПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ СИЛОЮ - одно из наиболее значительных произв. И. А. Ильина. Вышло в свет в 1925 г. в Берлине. Центральная тема книги тема зла и средств его устранения, а также связанная с нею проблема нравственной оценки способов сопротивления злу. Рассмотрению этих… … Русская философия: словарь

Библиография работ об И. А. Ильине - Содержание 1 1900 е 1.1 1909 2 1910 е 2.1 1912 2.2 … Википедия

Библиография работ об И.А. Ильине - Содержание 1 1900 е 1.1 1909 2 1910 е 2.1 1912 2.2 1916 2.3 1917 2.4 … Википедия

ИЛЬИН Иван Александрович - (1883 1954) философ, правовед, публицист. Род. в Москве в дворянской семье. Окончил юридический факультет Московского ун та (1906). Был оставлен на факультете для подготовки к профессорскому званию. В 1910 И. отправлен в научную командировку в… … Философская энциклопедия

Библиография Ивана Ильина - Содержание 1 1900 е 1.1 1903 1.2 1904 1.3 1905 1.4 … Википедия

ИЛЬИН - Иван Александрович (1883 1954) религ. философ, правовед, занимающий видное место в рус. культурном ренессансе перв. пол. 20 в. Окончил в 1909 юрид. ф т Моск. ун та, получив фундаментальную подготовку под руководством выдающегося философа… … Энциклопедия культурологии

Ильин Иван Александрович - (1882 1954) выдающийся русский философ, политический мыслитель, теоретик и историк культуры и религии. Родился в Москве, окончил юридический факультет Московского университета, в котором он после завершения учебы в Германии преподавал. Его… … Великие философы: учебный словарь-справочник

Ильин, Иван Александрович - В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Ильин. В Википедии есть статьи о других людях с именем Иван Ильин. Ильин Иван Александрович … Википедия

Ильин, Иван Александрович - философ, теоретик религии и культуры, полит. мыслитель. Род. в Москве. Учился на юрид. ф те Моск. ун та. С 1909 читал на Высших женских юрид. курсах осн. курс "История философии права" и … Большая биографическая энциклопедия

В. ДАВАТЦ

Сопротивление злу

Серия "РУССКИЙ ПУТЬ" И. А. ИЛЬИН: PRO ET CONTRA Ли ч ност ь и твор ч ество Ивана Ильина в воспоминаниях, документах и оценках русских мыслителей и исследователей . Антология Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2004

Есть книги, о которых трудно писать. Не потому, что трактуемый предмет сложен и неясен или оценка спорна и условна. Но потому, что за всей трактовкой и оценкой стоит живой дух и горячая душа. Потому что мало прочесть ее и формально понять, "но, поняв, надо прочувствовать, а прочувствовав, как бы примерить к себе и в этой субъективной убедительности найти подкрепление к ее объективной доказательности". К таким книгам относится только что вышедшая работа проф. И. А. Ильина "О сопротивлении злу силой". Проблема сопротивления злу в наш век столь же отвлеченна, сколь и практически-конкретна, ибо, как говорит автор, "беспочвенно и бесплодно решать вопрос о зле, не имея в опыте подлинного зла". Но в наше время как раз "злу удалось освободить себя от всяких раздвоенностей и внешних препон, открыть свое лицо, расправить свои крылья, выговорить свои цели, собрать свои силы, осознать свои пути и средства". И потому "столь подлинное зло впервые дано человеческому духу и такой откровенностью". В этом выявлении "подлинного зла вы все явились соучастниками, зрителями и ратоборцами". Но -- скажу от себя -- выявление "подлинного зла", может быть, заставило упорнее и глубже обратиться к поискам "подлинного добра". И это обращение заставляет нас, в эти годы обожествления материи и человеческих выгод, глубже и трагичнее поставить вопрос об оправдании наших собственных путей, о приобщении их к духу правды и озарении их светом добра. Вот почему книга И. А. Ильина выходит из рамок философского трактата. Она отвечает чисто практической потребности найти какую-то опору против агрессивного движения злого начала; с какой-то новой точки зрения посмотреть на свое прошлое и в особом аспекте духовного преображения найти свой путь в будущем. Прежде всего автор с присущей ему яркостью и точностью мысли разоблачает то учение о "непротивлении злу", которое с легкой руки Л. Н. Толстого воспринималось многими как верное толкование Евангелия. По существу, толстовское "непротивление злу" есть вовсе не "приятие зла" и не подчинение злу; там, где живо хотя бы неодобрение или отвращение ко злу, там есть уже сопротивление злу. Толстовское "непротивление" означает на самом деле противление и борьбу, "однако лишь некоторыми излюбленными средствами". И толстовское учение есть учение "не столько о зле, сколько о том, как именно не следует его преодолевать". Л. Н. Толстой не видит "связанности людей во зле и добре"; он исходит в своих рассуждениях от неверного духовного опыта, "наивно отправляясь от собственных душевных состояний". Чужая душа не есть для него объект для воздействия; там царит "воля Божия". И если человек испытывает обязанность, то это обязанность личная и субъективная -- "не делать зла". Создается моральное дезертирство перед напором мирового зла, затуманенное проблемой "морального совершенства человека". Действенная любовь заменяется у него чувством жалостливого сострадания, на основе которого рассудок ткет свою теоретическую моральную доктрину. "Любовь" Толстого дает прежде всего самой душе чувство величайшего наслаждения своей праведностью, и все сводится к своеобразному моральному наслажденчеству ("гедонизму"). Правда, моральная душа должна любить так, чтобы быть всегда способной на личную жертву. Но эта личная жертва приносится опять для того, чтобы увеличить наслаждение собственной души, но не для того, чтобы уменьшать содержащееся в мире зло. Потому что всякая жертва должна, по Л. Н. Толстому, идти стезею праведности, и если обстоятельства вынудили бы принести в жертву собственную праведность, то такая жертва, конечно, не увеличит благостности морального гедониста, а потому отвергается. Драматический элемент мира заменяется слащавой и сентиментальной идеологией. Нет места трагическому. "Добродетель наслаждается своей "любовью", а порок беспрепятственно поливает свою волю в мире". Сопротивление злу, раз только оно вышло из пределов личной души и личного понуждения, уже трактуется Л. Н. Толстым как греховное "насилие". Я не могу спасти ребенка, попавшего в руки злодеев, если только мне придется употребить внешнюю силу. Согласно учению Толстого, я могу только, оставаясь праведным, предложить себя вместо этого ребенка и тем показать силу моей "любви", но моя гибель будет "моральна" только тогда, когда я погибну во имя этой сентиментальной любви, но будет греховна, если я погибну в борьбе с насильниками. Несколько глав, уделенных И. А. Ильиным учению Л. Н. Толстого, чрезвычайно необходимы как для развития мысли автора, так и сами по себе, вне трактуемого предмета. Только в чтении этих увлекательных страниц чувствуешь, как толстовское учение глубоко захватило нас, русских, и даже тех, кто не склонен был к толстовскому нигилизму. Отбросив всю сложность мировой проблемы, гр. Толстой начертал простую и удобную схему; и, создав ее, выдал это учение не за свое, но за учение Христа, очищенное от вековых наслоений. Апеллируя к простым и добрым человеческим чувствам, <таким> как "доброта", "жалость", он скрыл трагический лик истинной, одухотворенной Любви. И поскольку практические выводы из его учения как отрицание форм человеческой общественной жизни были многим чужды, настолько основания его учения в скрытом виде воспринимались в широком масштабе. Но, кроме общего значения этих страниц, они нужны И. А. Ильину для дальнейшего развития своей книги. Только тот, кто почувствует себя совершенно свободным от толстовской "любви", может следовать за И. А. Ильиным к истокам настоящей Любви. Только тот, кто почувствует всю фальшь сентиментальной философии, может подняться до проблемы борьбы со злом. Только тот, кто освободится от понятия о толстовском "насилии", сможет взять на себя поставленную автором трагическую проблему меча. "Насилие", "любовь", "всепрощение" оказываются после этого духовного освобождения от Л. Н. Толстого гораздо более полными и сложными. Поскольку для Л. Н. Толстого дело "совершенствования" есть чисто субъективный акт, изолированный от человеческого общества, постольку для него "всепрощение" есть не только индивидуальное право, но и обязанность праведного человека. Для И. А. Ильина жизнь человека есть его активная борьба со злом, борьба, в которой участвуют, вольно или невольно, все люди, связанные целью добра и зла. И понятно, проблема "всепрощения" не может трактоваться им с точки зрения изолированного человеческого индивидуума. "Обиженный может и должен простить свою обиду и погасить в сердце свою обиженность, -- говорит И. А. Ильин, -- но именно его личным сердцем и его личным ущербом ограничивается компетентность его прощения; дальнейшее же превышает его права и призвание. Вряд ли надо доказывать, что человек не имеет ни возможности, ни права прощать обиду, нанесенную другому, или злодейство, попирающее божеские и человеческие законы... В составе каждой неправды, каждого насилия, каждого преступления, кроме личной стороны "обиды" и "ущерба", есть еще сверхличная сторона, ведущая преступника на суд общества, закона и Бога... Кто дал мне право "прощать" от себя злодеям, творящим поругание святыни, или злодейское соблазнение малолетних, или гибель Родины?" Христос, призывающий врагов любить врагов, никогда "не призывал любить врагов Божиих... Напротив, для таких людей, и даже для несравненно менее виновных, Он имел и огненное слово обличения". Потому что не личную праведность, не сентиментальное наслаждение собственной жалостливостью проповедовал Христос, но активную борьбу с разливающимся злом.

Итак, борьба со злом есть удел человека, живущего по слову Божию. Но в телесном мире эта борьба со злом может потребовать применения физической силы для локализации, пресечения, подавления злых проявлений. Есть ли это "насилие", есть ли это новая порция зла, которую вкладывает борющийся человек в общее содержание мира? Можно ли осудить запрещение ребенку ехать в бурную погоду на лодке, если для этого пришлось бы запереть его? Есть ли "насилие", если свяжут человека, в порыве безумного гнева покушающегося на убийство? Нет. "Физическое заставление было бы проявлением зла, если бы оно, по самому существу своему, было противодуховно и противолюбовно". Конечно, это есть последнее средство, которым можно подействовать, и натуры примитивные и грубые могут злоупотребить им. Но, говорит автор, "не наивно ли думать, что бездарный и неумелый хирург компрометирует хирургию? Без крайности не следует ампутировать; значит ли это, что ампутация сама по себе есть зло и что ампутирующий делает свое дело из мести, зависти, властолюбия и злости?" Физическое понуждение есть, по И. А. Ильину, крайняя мера, применимая тогда, когда "внутреннее самоуправление изменяет человеку и нет душевно-духовных средств для того, чтобы удержать и остановить его противодуховные деяния". Физическое воздействие допустимо тогда, когда оно необходимо; а необходимо тогда, когда "душевно-духовное воздействие недостаточно, недействительно и неосуществимо". Уже из этого мы видим, что меч, борющийся со злом, И. А. Ильин считает мерой несовершенной, требующей глубокой осторожности и ограниченности применения. И потому вопрос о праведности или неправедности меча имеет для И. А. Ильина первостепенное значение. Со свойственной ему определенностью автор категорически протестует против попыток представить дело меча как Божие дело. Исходя из положения, что светская власть учреждена Богом, Мартин Лютер утверждает, что "война есть дело любви", ибо меч "защищает благочестивых... и тем самым предотвращает гораздо большие бедствия". Рука, действующая таким мечом, "не есть уже более человеческая рука, но Божия рука, и это не человек, а Бог вешает, колесует, обезглавливает, убивает и воюет". Иезуиты не доходили до идентификации Божественной и человеческой руки, но допускали -- позволение Божие на дурные дела, ибо, по мысли иезуита Бузенбаума, "Бог -- Господин всяческой жизни". Иезуит Алагона развивает эту мысль еще отчетливее: "По повелению Божию можно: убивать невинного, украсть, развратничать, ибо Он есть Господин жизни и смерти, и всего, и потому должно исполнять Его повеление". Против всех этих попыток вовлечь Бога в несовершенные земные дела И. А. Ильин выставляет свое положение, что "меч" никогда не может быть ни орудием Божиим, ни Его попустительством; такое объяснение вытекает из иудейских традиций Ветхого Завета, когда воспринимается абсолютная Его власть, но забывается Его совершенство. При истинно христианском и евангельском воззрении человек должен помнить, что "не имеет права слагать с себя бремя ответственности и перелагать его на Божество". Он должен помнить, что "эти средства борьбы суть не божественные, а человеческие; они необходимы именно вследствие несовершенства человеческой природы". Человек и обращается к этим средствам потому, что "он сам не Бог", но ограниченный и преданный "слуга Божий". И потому средства эти не "позволены" (иезуиты), не "освящены" (М. Лютер), но "обязательны во всей их неправедности". Итак, путь меча -- неправедный путь, но необходимый вследствие отсутствия праведного исхода. Правитель и воин не должны забывать этого, но сознательно, не перекладывая ни на кого, осуществить подвиг отказа от личной праведности, требующий прежде всего героической души. Ибо уклониться от своей судьбы нельзя -- и есть только два исхода: или недостойно отвернуться от борьбы в своем малодушии, или достойно и осмысленно принять ее. "Так слагается один из трагических парадоксов человеческой земной жизни: именно лучшие люди призваны к тому, чтобы вести борьбу со злодеями... и притом вести эту борьбу не лучшими средствами..." Ибо "если бы у всех людей страх перед грехом оказался сильнее любви к добру, то жизнь на земле была бы совсем невозможна". Но правитель и воин должны сохранять чуткую совесть, чтобы путь неправедности не превратился в путь греха. В известных, строго определенных случаях человек власти и меча должен уметь совершать поступки, явно расходящиеся с его собственным идеалом святости и совершенства: он должен иметь в себе силу отстранить свое внутреннее "несогласие", удержать свой личный "протест", победить в себе возможное "отвращение" и совершить необходимое; и не только из дисциплины и по приказу, ибо он сам может всегда оказаться в положении инициатора и приказывающего; он должен быть способен к этому из религиозного чувства по духовному убеждению: принять на себя ответственность и решение приказа, арестовать, приговорить, расстрелять... Но вне действия он должен освещать себя "лучом Божиим", чтобы все благороднейшие силы человеческого духа приходили в нем в движение: отношение к Богу, совестный суд, воля к безусловной правоте. Необходимо очищение души не для того, чтобы раскаяться и осудить свои поступки, но для того, чтобы приобрести новую духовную силу для новых подвигов борьбы со злом. Проблема, поставленная И. А. Ильиным, и ее разрешение найдут, несомненно, живой отклик в душе многих "борцов со злом", рассеянных ныне на чужбине. Во время галлиполийского сидения, и особенно непосредственно за ним, в Болгарии, совершенно независимо друг от друга очень многие приходили к мысли о необходимости создать полудуховный орден (ген<ералу> А. П. Кутепову известны такие попытки, и он может это всегда подтвердить). Настроение это ярко вылилось в одной статье, написанной в 1922 г. во втором номере издававшегося в Софии журнала "Корниловец". Статья была написана рядовым корниловским офицером 1 . С особой убедительностью простоты говорилось там о той идее, "которая нас, галлиполийцев, давно уже мучает". "Жить так, как жили до сих пор, нельзя. Надо что-то изменить и в армии, и в обществе, и в самом себе. Нужно возвращение к исканию Правды. Может быть, меч духовный важнее нам, чем меч вещественный", -- говорит автор и предлагает учредить Орден воинов-рыцарей. Не видна ли в этом та потребность "очищения", которую формулировал И. А. Ильин? Не раскаяние руководило корниловцем, написавшим эту статью, но потребность очиститься от зла, приставшего к боровшимся с ним, как комья грязи. В старые формы светской организации явилась потребность влить новое духовное содержание или, по крайней мере, обновить его. Поэтому для пишущего эти строки совершенно понятен тезис И. А. Ильина: "И вот, если объединить все государственное начало понуждения и пресечения в образе воина, а начало религиозного очищения, молитвы и праведности в образе монаха, то решение проблемы выразится в усмотрении их взаимной необходимости друг для друга". Вот почему получает особый смысл и то посвящение, которое предпослал автор своей книге: "Мыслью и любовью обращаюсь к вам, белые воины, носителя православного меча, добровольцы русского государственного тягла! В вас живет православная рыцарская традиция; вы жизнью и смертью утвердились в древнем и правом духе служения; вы соблюли знамена русского Христолюбивого Воинства. Вам посвящаю я эти страницы и вашим Вождям. Да будет ваш меч молитвою и молитва ваша да будет мечом!".

ПРИМЕЧАНИЯ

Статья напечатана в двух номерах белградской газеты "Новое время": No 1263 от 17 июля 1925 г. и No 1264 от 18 июля 1925 г. Повторно: Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1995. Т. 5. С. 312--319. Печатается по последнему изданию. Даватц Владимир Христианович -- см. примеч. 5 к статье Н. Рыбинского "Духовный меч". 1 Имеется в виду статья А. Дисского "Утопическая идея и ее осуществление", напечатанная в ежемесячном военно-эмигрантском журнале "Корниловец" (1922. No 2), который издавался в полевом лагере русских военных в районе болгарской станции Тулово.

2004 год

Все мы с детских лет слышим сказки, где рассказывается о борьбе добра и зла, где герои сражаются со злодеями и где в конечном итоге добро всегда побеждает. Когда мы подрастаем, то уже в окружающем нас мире мы постоянно наблюдаем противостояние сил света и тьмы. К сожалению, люди часто используют предоставленную им свободу выбора неверно и выступают на стороне злых сил. А другие вынуждены как-то реагировать на их действия. Поэтому с древних времен людей беспокоило: как надо отвечать на зло? Здесь вспоминаются ветхозаветные «око за око, зуб за зуб», слова Христа, что нужно подставить щеку и др. Наиболее полный и исчерпывающий ответ на вопросы: что есть зло, как с ним бороться – дает зороастризм, древняя религия, воскрешенная пророком Заратуштрой.

Проходит время, эти знания так или иначе забываются и, в результате зло в мире разрастается. Но все же некоторым людям с помощью божьего дара, хварны удается воскресить их. Одним из таких людей является русский правовед, философ Иван Александрович Ильин, рожденный в 20-й солнечный день Вертрагны по зороастрийскому календарю – 9 апреля (28 марта по ст. стилю) 1883 года. Одним из центральных трудов в его жизни стала работа с характерным названием «О сопротивлению злу силою» (1925). Он обдумывал тему этой книги более двадцати лет, понимая всю ответственность и сложность вопроса. Эта работа вызвала широкий отклик и бурную полемику во всем мире. Отметим, что за этот труд его благодарили и сообщали свою признательность русские православные священники. К самой книге и ее содержанию вернемся далее, а пока познакомимся с биографией Ильина.
Он родился в Москве в дворянской семье образованных, религиозных людей, по материнской линии он был «немецкой крови». Ильин получил классическое образование, окончил гимназию с золотой медалью, знал несколько языков. В 1901 г. поступил на юридический факультет Московского университета, где у него сложился глубокий интерес к философии. Его первая научная работа вышла в 1910 г. и называлась «Понятие права и силы». По окончании университета, он остался в нем преподавать, подготавливаясь к профессорскому званию, и становится блестящим правоведом и юристом.
После 1917 г. он остается преподавать и не прекращает критиковать и оценивать происходящее в стране. Он считал, что «каждый, кто не идет к белым и кому не грозит прямая казнь, должен оставаться на месте, у изголовья больной матери». Шесть раз большевики подвергали Ильина аресту, дважды судили за то, что он «ни на один момент не прекращал своей антисоветской деятельности». 26 сентября 1922 г. он был вынужден эмигрировать в Германию, в Берлин. За границей он продолжает свою научную и философскую работу, ездит по Европе с лекциями о русских писателях, русской культуре, об основах правосознания, о возрождении России, о религии и церкви, о советском режиме и др. Его очень беспокоит судьба Родины и он активно выступает как идеолог и вдохновитель белого движения. При этом он всегда оставался на позициях вне- и надпартийности, никогда не был членом ни одной политической партии или организации. Белым воинам, носителям православного меча он и посвящает свой труд «О сопротивлении злу силою», где рассматривает вопросы нравственной философии: что такое добро и зло, как они проявляют себя в нашей жизни, следует ли бороться со злом и какие методы и средства в этой борьбе допустимы для верующего человека. До конца своих дней Ильин оставался православным христианином и для него не существовало автономной нравственности, оторванной от религии.
Ильин сразу смог распознать истинное лицо нацизма. В 1934 г. за сопротивление партии нацистов его удалили из Института, где он преподавал. В 1938 г. гестапо наложило арест на все его печатные труды и запретило публичные выступления. Только в результате нескольких счастливых случайностей (в чем он усматривал промысел Божий) он смог вместе с женой переехать в том же году в Швейцарию. Там он пишет три книги, объединенных единым творческим писательским актом – «во всем видеть и показать «Божий луч»».
После частых и продолжительных болезней он умер 21 декабря 1954 г., не успев закончить всего задуманного. Жизнь замечательного русского философа была хоть трудной и тернистой, но все же светлой. Ильин переносил удары судьбы стойко и подвижнически, сохраняя любовь к России и веру в ее возрождение, как и веру в Бога, до конца своих дней.
Трактовка Ильиным проблем добра и зла не противоречит христианскому (а также и зороастрийскому) их пониманию, в чем любой интересующийся может сам убедиться.
Его труд «О сопротивлении злу силою»1 основан на конструктивной критике философского учения Л. Н. Толстого и его сподвижников. Их учение о непротивлении злу силою, несмотря на кажущуюся безобидность, имело весьма печальные последствия. Оно попало на благоприятную для себя почву русской интеллигенции и привело к тому, что многие люди поддались ему, потеряв истинный ориентир в проблемах добра и зла, и стали легкой жертвой сил зла, что имело такие трагичные последствия для истории нашей Родины.
Рассмотрим основные положения данной работы Ильина. В самом начале он формулирует духовный закон: несопротивляющийся злу поглощается им и становится одержимым. Зло, которому необходимо сопротивляться, есть зло не внешнее, а внутреннее. Зло начинается там, где начинается человек. Человеческий душевно-духовный мир – это истинное местонахождение добра и зла. Это означает, что борьба со злом и преодоление зла могут произойти и должны достигаться именно во внутренних усилиях человека. То есть первопричина всех проблем добра и зла – это внутренний духовный выбор человека, сделать который он может только сам. Все же проявления добра и зла в мире есть по сути последствия этого выбора.
Ильин дает следующие определения добра и зла. Добро есть одухотворенная любовь, зло – противодуховная вражда. Добро есть любящая сила духа, зло – слепая сила ненависти. Причем добро не есть просто «любовь» или просто «духовность», а именно синтез, неразрывность друг от друга этих понятий. То же касается и понятия зла, оно одновременно противодуховно и противолюбовно.
Ильин рассматривает очень важную проблему духовного воспитания человека. Он считает, что «глубочайшая основа и цель духовного воспитания состоят в самовоспитании, в умении верно находить грань между самопонуждением и самопринуждением, а не только в пробуждении любви и духовной зрячести».
В центре его работы находится поиск ответа на вопрос: вправе ли верующий и исповедующий любовь к Богу человек противостоять злу физической силой. Эту проблему Ильин исследует досконально во всех ее аспектах.

Физическое принуждение и пресечение – само по себе, вне добра или зла. Оно может быть использовано как в одну, так и в другую сторону. Физическое пресечение лишает человека удовольствий и причиняет ему страдание, но истинный воспитатель знает, что любовь к воспитываемому совсем не должна выражаться в доставлении ему удовольствий и в опасливом ограждении его от страданий. Напротив, именно в страданиях, особенно посылаемых человеку в мудрой мере, душа углубляется, крепнет и прозревает; и именно в удовольствиях, особенно при несоблюдении в них мудрой меры (опять же – «все хорошо в меру» – золотое правило зороастризма), душа предается злым страстям и слепнет. Человека из-за его устройства тянет вниз, к наслаждениям; и редко влечет вверх, к совершенному. Путь вверх для человека открывается и дается только в страданиях и благодаря им. Ибо сущность страдания состоит прежде всего в том, что для человека оказывается закрытым или недоступным путь вниз, оно есть первое и основное условие восхождения. Не всякое страдание, не всякого человека и не всегда возводит и одухотворяет, ибо здесь необходима некая верная направленность страдающей души и некое внутреннее умение. Страдание есть цена духовности.
Духовность человека состоит в том, что он самостоятельно ищет, желает и имеет в виду объективное совершенство, воспитывая себя к этому видению и творчеству. Духовное начало в человеке есть источник и орудие божественного откровения. Этим осмысливается и жизнь, и страдания, и смерть.
Зло, конечно, не сводится только к физическому нападению, отнятию имущества, изнасилованию, убиению. Это далеко не главные его проявления.
Человек гибнет не только тогда, когда он беднеет, голодает, страдает и умирает, а тогда, когда он слабеет духом и разлагается нравственно и религиозно; не тогда, когда ему трудно жить или невозможно поддерживать существование, а тогда, когда он живет унизительно и умирает позорно; не тогда, когда он терпит лишения и беды, а когда он предается злу. Не всегда зло приходит через физическое насилие, ему гораздо легче проникнуть под красивой маской, обманом и ложью, через пробуждение в людях негативных черт, через расшатывание их воли. Через физическое насилие зло вселяет страх и усиливает действие соблазна. Но самое главное воздействие зла и его губительное последствие – это качественное развращение и разложение живого духа (Ильин показал здесь три лика зла – страх, ложь и гордыню – прим. К.С.).

Для исследования проблемы о допустимости сопротивления злу физическим понуждением и пресечением Ильин выдвигает ряд условий. Во-первых, «должно быть проявлено подлинное зло, а не подобие, не тень его или призрак». Во-вторых, «человек должен верно воспринимать зло, быть компетентным в этом, суметь различить реальное зло и, восприняв его, не принять». Третье условие – «человек должен стремиться к Богу, быть подлинно духовно любящим, только тогда он не останется равнодушным к проявлениям зла». В-четвертых, «человек должен думать и заботиться не только о себе, но и о других, окружающих его людях». И, в-пятых, «физическое воздействие применимо только тогда, когда все другие способы бессильны удержать человека от злодеяния, только как крайняя мера».

Физическое понуждение и пресечение действенны только при верном воспитании, соблюдающем законы духа и любви. Оно имеет дело не с самим злом, а только с его внешним проявлением, оно – лишь крайняя мера борьбы. Это означает:
1. Оно не должно пытаться вызвать в душе человека очевидность, как то: признание, приятие, убеждение, верование. Это заранее обречено на неудачу и может привести лишь к лицемерию.
2. Оно не должно пытаться вынудить у человека чувство любви (например, преданности, верности). В лучшем случае понуждаемый вступит на путь лжи и предательства, в худшем – его душа проникнется презрением и ненавистью, ожесточится до полной неспособности любить. Любовь или добровольна и искренна, или ее нет.
3. Оно должно беречь волевую способность человека, укрепляя ее, и содействуя ее духовному воспитанию.
4. Оно не нужно и не допустимо там, где человек сам работает над приобретением очевидности и любви и держит себя в руках.

Борьба со злом есть живой процесс, очень сложный и ответственный, в котором самое «зло» дается всегда в образе единичном – индивидуального или общественного явления. Задача борющегося со злом всегда состоит в том, чтобы предметно постигнуть природу данного явления и найти целесообразные средства для одоления. Участвуя в этой борьбе, каждый должен действовать по своему крайнему разумению, движимый любовью, доверяя своему духу и полагаясь на свое наблюдение. При этом, конечно, к сожалению, никто не застрахован от ошибки.
Ильин формулирует в качестве критерия для руководства при сопротивлении злу несколько правил. Приводим их полностью, чтобы каждый смог их оценить.

1. Сопротивляющийся должен развивать в себе чуткость и зоркость для распознавания зла и для отличения его от явлений, сходных с ним по внешней видимости. Это дается лишь постепенно, только в долгом нравственном и религиозном очищении личной души, только в личном и подлинном, духовно осмысленном жизненном опыте.
2. Сопротивляющийся должен стремиться к постижению тех путей и законов, по которым протекает жизнь зла в человеческих душах, а также всей выработанной великими праведниками и аскетами техники его внутреннего одоления. Только тот, кто владеет этими законами и этой техникой, сможет верно разрешить все очередные вопросы социального воспитания.
3. Выбирая в борьбе меры и средства, сопротивляющийся всегда должен мысленно начинать с духовных средств, нисходя к мерам внешней борьбы лишь постольку, поскольку духовные средства оказываются неосуществимыми, недействительными и недостаточными. И даже тогда, когда необходимость физического воздействия выясняется с самого начала и сразу, сопротивляющийся должен помнить, что эта мера есть несамостоятельная, вторичная, подчиненная и крайняя.
4. Обращаясь к физическому воздействию, сопротивляющийся должен всегда искать умственно и практически тот момент и те условия, при которых физическое воздействие сможет быть прекращено, не повредив духовной борьбе, подготовив ей путь и, вот, уступая ей свое место. Ибо при верном ведении борьбы все меры противодействия ему пребывают во внутренней органической связи взаимоподдержания и подчинения единой цели.
5. Сопротивляющийся должен постоянно проверять подлинные, внутренние истоки и мотивы своей личной борьбы со злом, в уверенности, что от этого зависит и предметное постижение побораемого зла, и овладение духовной техникой борьбы, и выбор средств, и осуществление самой борьбы; мало того, он должен быть уверен, что от этого зависит его личная правота и стойкость в сопротивлении, что этим, в последнем счете, определяется и самая победа или поражение.

Сопротивляться злу имеет смысл, только выступая со стороны живого добра, потому что, если борясь со злом, человек пробуждает в себе черты зла (например, ненависть), то в конечном итоге зло побеждает. Как в сказке Е. Шварца про дракона, которого было нужно убить.

Само сопротивление злу проистекает из одухотворенной любви, ею осуществляется, ей служит, к ней ведет, ее растит и укрепляет. Начало духа дает любви смысл и полет, проявляет ее, делает зрячей.
Любовь сама по себе, без духа, есть начало слепой страсти. Она есть жажда и голод, не предусматривающие ни качества питья, ни достоинства пищи. Она есть некая открытость души, в которую может невозбранно вступить и то, что недостойно любви. Любовь есть влечение и сила; но как часто влечение совлекает, а сила растрачивается впустую или внутренно разлагается в погоне за ложной целью... Любовь есть приятие, но далеко не все приятое духовно приемлемо. Любовь есть сочувствие, но все ли заслуживают его? Любовь есть как бы некое умиленное пение из глубины; но глубина неодухотворенного инстинкта может умилиться на соблазн и петь от наслаждения грехом. Любовь есть способность к единению и отождествлению с любимым; но единение на низменном уровне истощает и гасит эту способность, а отождествление со злом может поглотить и извратить благодатность любви. Любовь есть творчество, но разве безразлично, что именно творит творящий? Поэтому любовь без духа слепа, пристрастна, своекорыстна, подвержена опошлению и уродству.

Ильин, как православный христианин, проводит свои философские размышления, опираясь на Священные писания. Из него известны две главных заповеди.

Первая направляет все сердце, всю душу, все разумение и всю крепость человеческого существа и его любви к Богу, вторая учит «любить ближнего как самого себя» (Мтф. ХХII, 37–40; Мрк. XII, 29–31; Луки X, 26–28). Исполнение первой заповеди открывает человеку Бога и тем самым отверзает его духовное око. Именно поэтому исполнение второй заповеди невозможно вне и помимо первой. Любить следует луч Божий в чужой душе, его Божественное начало. Настоящая любовь есть связь духа с духом, а потом уже и в эту меру – все остальное.
Невозможно любить все и наравне. Никто не призван любить зло. Восприятие зла, это испытание для души имеет единственное оправдание и назначение – сопротивление злу. Любовь имеет свои пределы, она кончается там, где начинается зло. Там от нее остается только духовное благожелательство, способное принять в случае необходимости форму пресекающего меча. Часто неверно ссылаются на заповеди Христа, учившего любить врагов и прощать обиды. Христос же, призывая любить врагов, имел в виду личных врагов самого человека («ваших», «вас»; ср. Мтф. V, 43–47; Луки VI, 27–28). Христос никогда не призывал любить врагов Божиих, напротив, он грозил им суровым наказанием. Верующий человек должен понять, что настоящее, религиозное сопротивление злодеям ведет с ними борьбу именно не как с личными врагами, а как врагами дела Божия на земле. Так что чем меньше личной вражды в душе сопротивляющегося и чем более он внутренно простил своих личных врагов – всех вообще и особенно тех, с которыми он ведет борьбу, – тем эта борьба его будет при всей ее необходимой суровости духовно вернее, достойнее и жизненно целесообразнее. Простить обиду – значит погасить в себе ее злотворящую силу и не впустить в себя поток ненависти и зла, но это не значит победить силу злобы и зла в обидчике. После прощения зло побеждено внутри нас, но не в злодее, где по-прежнему несет опасность для всех. Поэтому прощение есть первое условие борьбы со злом, начало ее, но не конец и не победа. Иначе злодей всегда будет усматривать в «прощении» прямое поощрение, а может быть, и тайное сочувствие.
Таким образом, духовное начало ограничивает и видоизменяет любовь до «благожелательства», которое всегда и всем искренно желает не удовольствия, не наслаждения, не удачи, не счастья и даже не отсутствия страданий, а духовного совершенства, просветления и преображения, даже тогда, когда это можно приобрести только ценою страдания и несчастья. Этот отрицательный лик любви не может любить подлинного зла в человеке, самоутверждающуюся противодуховную злобу в нем.
Абсолютно цельною и полною может быть только любовь к Богу – к абсолютно цельному и полному совершенству. Подобное отношение к человеку, взятому в отрыве от Бога, неверно. Сопротивление злу творится любовью, но не к животности человека и не к его обывательской «душевности», а к его духу и духовности.

Рассуждая о взаимосвязи и взаимовлиянии друг на друга всех людей, Ильин приходит к выводу, что каждый человек в ответе за себя и за других, и поэтому обязан бороться с собственным злом и не имеет права угашать эту борьбу.

Злой поступок человека нарушает духовное равновесие у одних, искушает других, заражает третьих, гипнотически покоряет четвертых. Отсюда – бессмысленно и гибельно отстаивать свободу злодеяния. Люди взаимно посылают друг другу свои достижения в добре и свои падения во зле, взаимно воспринимают посланное, взаимно в ответе за это. Поэтому взаимная обязанность людей – не допускать распространения зла.
Душевно-духовная связанность людей в добре и зле настолько существенна и проникающа, что человек, раз испытавший и осознавший ее, реально видит единство и общность злого начала в мире и чувствует непрестанную потребность не только не участвовать в его заражающем распространении, но и противостоять ему в цельном, волевом сопротивлении. Злое начало едино и агрессивно и в этом оно лукаво и многообразно. Тот, кто ему не сопротивляется, тот уступает ему и идет в его свите. Кто не пресекает его, тот становится его жертвой. Всякое злодеяние провоцирует всех окружающих, заставляя их высказаться и обнаружиться, занять решительную позицию: против зла или в пользу зла. Уклониться от этого испытания нельзя: ибо уклонившийся и отвернувшийся высказывается тем самым в пользу зла. Таким образом, злодеяние требует от большинства духовно непосильного для него героизма, мужества. Вот почему пресекающий зло творит верное дело, драгоценное для всей внутренней борьбы со злом во всех людях. Он утверждает в себе и являет другим силу добра.

Вся история человечества показывает, что радикальное зло, живущее в человеке, торжествует до тех пор, пока не обуздывается и поскольку не сдерживается. Ильин формулирует три цели применения «внешнего понуждения»:
не допустить, чтобы человек совершил данное злодеяние;
оградить других людей от злодеяния и его отравляющего действия – от душевно-духовного ожога, примера, искушения, соблазна, призыва, что несет в себе это злодеяние, а также от страха перед злом;
удержать от пути злодейства всех людей, способных соблазниться или увлечься им.
Постоянным лейтмотивом в этой работе Ильина проходит образ меча, одного из предметов, связанных с Вертрагной, что характеризует проявление хварны его солнечного дня рождения. Конкретно про меч Ильин говорит следующее.

Пока в человеческой душе живет зло, меч будет необходим для пресечения его внешнего действия, – меч, сильный и в своей неизвлеченности, и в своем пресекающем ударе. Но никогда меч не будет ни созидающим, ни последним, ни глубочайшим проявлением борьбы. Меч служит внешней борьбе, но во имя духа; и потому, пока в человеке жива духовность, призвание меча будет состоять в том, чтобы его борьба была религиозно осмысленна и духовно чиста. Ибо победим мы тогда, когда наш меч станет как любовь и молитва, а молитва наша и любовь наша станут мечом!
Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, религиозно приемлющий Бога, Его мироздание и свое место в мире, сопротивляться злу силою и мечом? Ответ на этот вопрос, добытый Ильиным для нравственно благородной души, звучит однозначно: физическое пресечение и понуждение могут быть прямою религиозною и патриотическою обязанностью человека, он не в праве от этого уклониться. Исполнение этой обязанности введет его в качестве участника в великий исторический бой между слугами Божьими и силами ада.
Самое сопротивление злу, как таковому, всегда остается делом благим, праведным и должным. Чем труднее это сопротивление, чем с большими опасностями и страданиями оно сопряжено, тем больше подвиг и заслуга сопротивляющегося. Да, путь силы и меча в этой борьбе не есть праведный путь. Но другого пути в данных условиях у нас просто нет. Трагедия зла и борьбы с ним разрешается именно через приятие и осуществление этого подвига. Борьба со злом всегда требует героизма. Браться за меч имеет смысл только за Божье дело. Смерть есть живая мера приемлемости меча. Таков один из трагических парадоксов человеческой земной жизни: именно лучшие люди (правители, воины) призваны вести борьбу со злодеями – вступать с ними во взаимодействие, пресекать их, ведя борьбу не лучшими средствами, среди которых меч всегда будет наиболее прямым и благородным. Важно в этой борьбе не заразится злом (самому не стать драконом по сказке Шварца). Подлинность, чистота и глубина доброй воли есть первое и основное условие для верной и победоносной борьбы со злодеяниями. Религиозно-нравственное очищение человека, его души (раскаяние и молитва) после применения неправедной силы меча и не позволяет злу проникнуть в него. Человек должен быть чище и выше этой борьбы, дабы не увлечься ею.

Таковы основные положения этого очень интересного и во многом поучительного труда Ильина. Его работы требуют внимательного и тщательного рассмотрения, чтобы четко разобраться в проблеме борьбы со злом.

подготовил Старостин Константин
журнал "Митра №7(11) стр 165-169

дополнительно /node/1850 Сопротивление злу. Критика Толстого Л.Н. Ильиным И.А.

Как мы все знаем в Lineage 2 есть континент Gracia. Прежде всего, эта локация для высокоуровневых игроков и здесь добываются редкие вещи.
Статья посвящена квесту «Сопротивление злу» , с помощью которого можно получить рецепты и части на оружие Икарус (s80), книги для скилов 81 лвл и Эссенции династии второго уровня. Вы должны быть 75 лвл и выполнить квест

Сопротивление злу
1. Летим на материк Грация . На Базе Альянса Куцеруса ищемГенерала Дилиоса . Берем у него квест.

2. Дилиос попросит вас найти Контрабандиста Кокрана (центральная площадь Базы Альянса)

3. Дальнейшая цель – убивать монстров в Семенах Разрушения и Бесмертия .

Собираем партию и в бой. Хочу сказать, что итемы дают каждому персонажу в пати.

В Семени Бессмертия — убивайте любых монстров, собирайте Ядро Порочной Души и Грань Души
В Семени Разрушения — убивайте любых монстров, собирайте Тотем Дракона и Дыхание Тиады

Обменяйте квестовые предметы у Контрабандиста Кокрана на Базе Альянса Кецеруса и приобретайте товары.

На этом все. Мобов придется убивать очень много, поэтому, если вы собрались на грацию, обязательно берите этот квест.

new! В Lineage 2 Freya добавлена зона охоты . Здесь собирайте энергию стихий (см. Сбор звездных камней и кристаллов стихий), и получайте дополнительно Концентрированная Энергия Жизни. У Кокрана меняем на:

Концентрированная Энергия Жизни = 600 аден
Порошок Осколка Камня Души - 5 шт. = Осколок Камня Души - 1 шт.

Вопросы философии. 2017 . № 2.

Сопротивление злу силою Ивана Ильина как «духовный имморализм»

К.Е. Троицкий

В статье представлен критический анализ нормативного основания, на котором выстраивается аргументация Ивана Ильина в его книге «О сопротивлении злу силою». Доказывается, что данное основание выстраивается на критике и отрицании самоценности морали, ограничении нравственности, а также признании невозможности следовать призывам Нагорной проповеди Христа. Отмечается, что данная позиция стала возможной как результат принятия Ильиным гегелевского разделения морали и нравственности, националистической идеи и апелляции к традиции русского православия. Делается вывод о том, что позиция Ильина не является релевантной моральной философии.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: мораль, нравственность, христианство, православие, национализм, Ильин, Толстой, насилие, ненасилие.

ТРОИЦКИЙ Константин Евгеньевич - кандидат философских наук, младший научный сотрудник Института философии РАН.

Цитирование: Троицкий К.Е. Сопротивление злу силою Ивана Ильина как «духовный имморализм» // Вопросы философии. 2017. № 2.

Voprosy Filosofii . 201 7 . Vol . 2.

Ivan Ilyin’s Resistance to Evil by Force as a “Spiritual Immoralism”

С onstantine E. Troitskiy

The author presents a critical analysis of the normative foundation of Ivan Ilyin’s argumentation in “Resistance to Evil by Force”. The foundation consists in the criticism and rejection of the morality’s ultimate value, limitations of “ Sittlichkeit ” and justification of the impossibility to follow Christ’s Sermon on the Mount. There is also a demonstration that Ilyin’s position came out from the next combination: the adoption of Hegel’s separation between “Moral” and “Sittlichkeit”, the appealing to the tradition of the Russian Orthodox Church and the nationalistic idea. The main result of the critical analysis is the conclusion concerning impossibility to consider Ilyin’s position as relevant to moral philosophy.

KEY WORDS: morality, Christianity, Orthodox Church, nationalism, Ilyin, Tosltoy, violence, non-violence.

TROITSKIY С onstantine E. - CSc in Philosophy, Reseacher in Institute of Philosiphy RAN.

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

Citation: Troitskiy С .E. Ivan Ilyin’s Resistance to Evil by Force as a “Spiritual Immoralism” // Voprosy Filosofii. 2017. Vol. 2 .

…И те мнимые христиане, которые изо всего евангелия дорожат более всего тем местом, где говорится о том, как Христос хлестал кнутом людей в храме…

Л.Н. Толстой. Смертная казнь и христианство.

«О сопротивлении злу силою» И. Ильина: вчера и сегодня

Произведение Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою» сразу же после своего выхода в июле 1925 г. спровоцировало ожесточенную дискуссию [Бердяев 2004; Гиппиус 2004; Демидов 2004; Зеньковский 2004; Ильин 2004 б ]. Даже в среде российской эмиграции поддержавших книгу оказалось меньшинство. В то же время критика велась вовсе не с позиций толстовства; о нем в момент написания книги нельзя было говорить как о сколько-нибудь влиятельном течении среди российской интеллигенции. В основном оппозиция сводилась к возмущению тем, как Ильин попытался привлечь христианскую религиозную философию, само учение Христа как санкцию на убийства во имя некоего добра, и утверждением любви как главного мотива убийства и казни. Все происходило в эмиграции. В Советской России до 1989 г. работы Ильина не публиковались и не были известны никому, за исключением редких специалистов. Здесь идеи и фигура Ильина резко отвергались, но, конечно, также не с позиции «непротивленцев». Неприятие основывалось прежде всего на интерпретации его как сугубого «идеалиста», религиозного мыслителя и, конечно, из-за связи Ильина с Белым движением, его открытой и резкой оппозиции большевистской России.

После распада СССР то, что ранее делало невозможным публикацию работ Ильина, наоборот, стало ей способствовать. Белое движение вместо повсеместного очернения стало героизироваться и быстро пробудило в интеллектуальных кругах определенного рода симпатию. Принадлежность Ильина к белым стала расцениваться скорее как однозначный плюс, а неоднократно выражаемые им в течение десяти лет симпатии к фашизму , стали либо вовсе игнорироваться, либо трактоваться в снисходительных тонах, называть этот период стали кратким . При рассмотрении этого вопроса акцент часто делался на сдержанных критических замечаниях Ильина в отношении фашизма, появившихся только после войны, а не на предвоенных ожиданиях . Содержание книги Ильина «О сопротивлении злу силою» стало в меньшей степени связываться с религиозными вопросами и интерпретацией слов Христа. Получили распространение соображения, что саму книгу можно отнести по преимуществу к работам по этике, что можно даже говорить о некоей изложенной там этической системе [Евлампиев 2000]. В философском сообществе критика подхода Ильина, которая до этого велась, с одной стороны, в рамках религиозной философии, а с другой стороны, с позиций советской идеологии, начала вытесняться в целом одобрительным приятием его идей. Были высказаны взгляды, согласно которым работа Ильина представляет некий отечественный аналог теории справедливой войны [Апресян 2010] или версию «христианской этики» [Скворцов 2008]. Все чаще стали высказываться мнения, что убеждения Толстого фундаментально опровергаются в книге Ильина, в которой предлагается более реалистичный и соответствующий современному миру взгляд на проблему зла и насилия. Можно встретить даже высказывания, что Ильиным и указывается действительный путь ненасилия как эффективный способ борьбы с насилием (конечно, как его понимал сам Ильин) с помощью силы [Демидова 1996]. Авторов не смущает и то, что эта якобы «ненасильственная» практика подразумевает в том числе убийство носителей насилия и участие, даже возможность инициации гражданских и мировых войн. Критика работы Ильина ослабла и ограничивается на этом этапе отдельными замечаниями [Мелешко 2006; Полякова, Тамарченко 2003; Гусейнов 2012] или, при одобрительной в основном позиции, касается отдельных нюансов, а также некоторых наиболее уязвимых и противоречивых элементов в его построениях [Нижников 2014].

Несмотря на многочисленные комментарии и оценки в российской исследовательской литературе по этике, по-прежнему остается актуальным недостаток акцентуированного и критического анализа идей Ильина, которые были изложены им в «О сопротивлении злу силою». Предлагаемая работа призвана хотя бы частично восполнить этот пробел.

Критика морали Иваном Ильиным

Термины «мораль», «моральность», «моральное», за исключением нескольких случаев нейтрального с точки зрения оценки словоупотребления, используются в «О сопротивлении злу силою» исключительно в негативном значении. Никакой положительной характеристики общей идеи морали не дается. При этом мораль Льва Толстого и есть мораль по существу, которой противопоставляется не некая иная, «истинная» мораль или нравственность (разделение которых под влиянием Гегеля прослеживается в книге), а то, что Ильиным обозначается как «духовность». Таким образом, критика Толстого является отвержением мировоззрения, в центре которого располагается мораль. Ильин и критикует Толстого как морального философа , как «моралиста». Для него именно последовательная опора на мораль и сделала все построения «непротивленцев» несостоятельными, достойными плохо скрываемого презрения с высоты высшей духовной позиции. Как пишет сам Ильин: «Все учение его (Толстого. - К.Т .) есть не что иное, как мораль ; и в этом заложено и этим определено уже все дальнейшее» [Ильин 1996 а, 90]. А «дальнейшим» здесь будет являться противоречивость, пустота и «противодуховность». Именно целенаправленная критика морали и является фундаментальным основанием, на котором Ильин возводит апологию насилия (в его терминологии «понуждения» и «пресечения»), а книга «О сопротивлении злу силою» может быть обозначена как имморальная, именно в том смысле, что она не игнорирует мораль, не предлагает иную мораль, а сознательно направлена против морали .

Для Ильина в общем духовном развитии человека мораль является «низшей стадией» по отношению к духовно-религиозной, поэтому он считает глубоко опасным стремление абсолютизировать моральные требования. Более того, он допускает мораль (моральность) только в ее инструментальном смысле, отрицая за ней ее суть. Не случайно, что в следующем отрывке Ильин заключает слово моральность в кавычки: «Если для религиозного человека “моральность” есть условие или ступень, ведущая к боговидению и богоуподоблению; если для ученого “моральность” есть экзистенц-минимум истинного познания; если для политика-патриота “моральность” обозначает качество души, созревшей к властвующему служению, - то здесь “моральность” есть последняя и ничему высшему не служащая самоценность» [Там же, 93]. Мораль или «моральность» должна служить чему-то высшему. Но кому или чему она это должна? Ильин не предлагает иной морали, он выступает исключительно за ее инструментализацию и подчинение неким духовным абсолютам, которые у него совпадают с его религиозными, политическими и националистическими убеждениями.

Ильин не скрывает своего стремления вернуться к состоянию религиозного доминирования в мысли и обществе, десекуляризировать этическую мысль с конфессиональной позиции русского православия. Здесь нет речи о гармонизации разных позиций, о возможности равноправного диалога. Идеи Ильина близки в политике к тоталитаризму, а в религии и культуре к фундаментализму. Согласно этой позиции, все мыслители, которые пишут о сколь-либо существенной самодостаточности или независимости морального суждения от религиозного убеждения, являются представителями секуляризма, а те, кто пишет о верховенстве религии, но не от лица Православной церкви, - язычники, заблуждающиеся или еретики. В этой логике они все, хотя, возможно, и в разной степени, являются воплощением «противодуховного» начала и носителями зла и, следовательно, должны подпадать, согласно Ильину, под действие «понуждения» и «пресечения». Уяснение этого требуется для избавления от иллюзий, что «понуждение» и «пресечение» обосновывается и готово ограничиться противодействием носителям «красного террора» и бытовым маньякам. Фигуру Толстого никак нельзя отнести ни к первым, ни ко вторым, но она неприкрыто рассматривается у Ильина как заслуживающая «пресечения». Собственно, это и осуществляется в интеллектуальном плане по отношению к Толстому, его идеям и его образу. Это доказывают: форма и содержание самой критики, одобрительные отзывы Ильина о деятельности Муссолини, а затем и Гитлера в деле их борьбы с «непротивленцами» , сам замысел книги, которая, со слов автора, «посвящена искоренению всякого “непротивленчества”» [Из переписки И.А. Ильина с П.Н. Врангелем 2004, 263]. Если к Толстому и его сторонникам, которые призывали к отказу от любого насилия, применимы меры, которые, казалось бы, обосновываются исключительно как ответ на прямое насилие, то кто может реально рассчитывать остаться вне гипотетического действия «понуждения» и «пресечения» за исключением полных единомышленников Ильина?

Из отрицания самоценности и автономности морального требования следует, что «добро» и «зло» не являются моральными категориями. Ильин, с одной стороны, при обсуждении общих определений не отказывается от утверждения абсолютного и неизменного характера добра и зла; наоборот, он подтверждает и развивает такое понимание; но в то же время, поскольку мораль для него не абсолютна, и в рамках морали невозможно обоснование «заставления» во благо, он деабсолютизирует требования морали. Помимо этого, ему надо выйти за рамки конкретного человека как субъекта морали. Уже в «Учении Гегеля о морали и нравственности» Ильин писал: «Если мораль утверждала, что добро существенно для души в качестве долга, то истинная совесть утверждает, что добро есть реальная сущность духа» [Ильин 1917, 185]. В книге «О сопротивлении злу силою» он развивает эту мысль, выражая ее уже от первого лица и подчеркивая духовную, более того, религиозную природу этих категорий. Ильин пишет: «Добро есть одухотворенная (или, иначе, религиозно-опредмеченная, от слова "предмет") любовь , зло - противодуховная вражда . Добро есть любящая сила духа, зло - слепая сила ненависти. Добро по самой природе своей религиозно - ибо оно состоит в зрячей и целостной преданности Божественному. Зло по самому естеству своему противорелигиозно, ибо оно состоит в слепой, разлагающейся отвращенности от Божественного» [Ильин 1996 а, 47]. Противопоставление духовного (религиозного) моральному еще раз подчеркивается в следующих, редко отмечаемых, но центральных для понимания идей Ильина словах: «Мораль всегда учит не о "добре" и "зле", а о личной доброте и личной порочности ; она занята атомом, человеческим индивидуумом; и кругозор ее внимания ограничен» [Там же, 91]. Добро и зло по существу относятся к внеморальной области. В результате о них может судить только духовный и религиозный, а не моральный человек. Важно и следующее: так как добро и зло надо понимать как духовные, а не моральные категории, то мировоззрение, которое ставит в центр мораль, а также человека с его моральными суждениями, «противодуховно», более того, оно ведет ко злу, если не зло само по себе. Из вышесказанного становится понятным, почему Ильин приходит к парадоксальному, на первый взгляд, выводу: «Ибо систематически-непроявляемое зло не перестает жить в душе и, может быть, втайне владеет ею, и обычно бывает даже так, что оно незаметно просачивается во все внешне правильные поступки морального человека и отравляет их ядом недоброжелательства, зависти, злости, мести и интриги» [Там же, 45]. Если доводить мысль до конца, то моральный человек является злым, так как для него «моральность стала высшей, самодовлеющей и единственной ценностью…» [Там же, 89-90]

Утверждение ограниченности нравственности Иваном Ильиным

Для понимания позиции Ильина в отношении нравственности важно отметить, что за десятилетие до написания «О сопротивлении злу силою» в эссе под названием «Основное нравственное противоречие войны» он, созвучно учению Толстого, утверждал запрет на убийство в качестве безусловной аксиомы. Там Ильин писал: «Нет ничего более трудного, как “доказывать” верность некоторых, по-видимому, основных аксиом, истинность которых кажется столь очевидной и несомненной, что от них можно отправляться, на них можно основываться, но вряд ли возможно привести соображения их подтверждающие и обосновывающие. К числу таких нравственных аксиом принадлежит недопустимость убиения человеком человека» [Ильин 1996 б, 10-11]. Это не ирония, это констатация нравственного факта. Он нигде, ни в этом сочинении, ни в «О сопротивлении злу силою», не говорит, что убийство может быть нравственно оправданно или обоснованно. Чтобы исключить любые попытки данного рода, Ильин утверждал: «Никакие, ни субъективные, ни объективные условия не могут сделать убийство нравственно обоснованным» [Там же, 16], что «во всех случаях убийство может и должно испытываться как своего рода нравственное testimonium paupertatis (свидетельство бедности, признание своей несостоятельности в чем-либо. - К.Т. ), которое выдал себе убивший. Ибо никакой, и даже самый утонченный, казуизм не будет в состоянии доказать, что “не было другого исхода”» [Там же, 17-18]. Наконец, как будто ставя точку, он заключает: «Мы признаем, что всякая война без исключения есть нравственно виновное делание » [Там же, 22]. Ильин признает, что нет чисто нравственных оснований, которые могли бы обосновать допустимость убийства. Нет никаких оснований полагать, что его позиция изменилась 10 лет спустя, как и то, что его мысль может быть без насилия вписана в разновидность позиции «меньшего зла». «Неправедное деяние» для Ильина вовсе не является грехом, а следовательно, не классифицируется как зло. Точно так же нельзя сказать, что взгляды Ильина вписываются в разделение на этику любви (заботы, убеждения) и этику справедливости (ответственности). В качестве главного мотива «понуждения» и «пресечения» утверждается любовь (в форме «отрицательной любви»), а не стремление к справедливости.

Было бы ошибкой полагать, что в анализируемой книге некая «ложная мораль» противопоставляется некой «истинной морали», под именем «нравственность» и от имени которой выступает Ильин. Условно говоря, нравственность - это мораль, которая признает свою ограниченность, несамостоятельность, подчиненность духовному и религиозному. В книге нравственность от морали отличает ее служебный характер в отношении к таким духовным ценностям, как искусство, религия и интересы русской нации. Именно в этом ее сущностное отличие от морали, которая претендует на самодостаточность, самоценность и независимость от целей, задаваемых обозначенными ценностями. Согласно этой логике, нравственен поступок лишь в той мере, в какой он духовен, но не наоборот . Духовный поступок не сковывает себя нравственным идеалом, может отходить от него, тогда как нравственный поступок обязан служить чему-то более высокому, то есть духовному, религиозному. Более того, подразумевается, что в некоторых ситуациях поступок тем духовнее, чем решительнее человек отходит от следования нравственному идеалу . Важность отхода от него в некоторых ситуациях и есть один из главных смысловых центров «О сопротивлении злу силою».

Отказ от идеала Христа и «банализация» христианства Иваном Ильиным

«О сопротивлении злу силою» продиктовано желанием найти нормативный путь в обход морального требования и абсолютного нравственного запрета на убийство. Ильин стремится к тому, чтобы, с одной стороны, сохранить некий элемент запрета, но, с другой стороны, признать необходимость и правильность его нарушения. Он последовал за Гегелем; разделив мораль и нравственность, сблизив и подчинив нравственность «духовности», но, в отличие от последнего, он признал существенную разницу и возможный конфликт между их требованиями. Более того, в последних главах книги идея нравственности сближается с идеей моральности первых глав и удаляется от идеи «духовности». В то же самое время идея «духовности» отделяется от образа Христа, который, в силу пафоса всего Евангелия, не может служить примером того, кто рубит мечом, заводит в западни врага и затем расстреливает их. В итоге, эта «духовность» сосредотачивается вокруг служения Российскому государству, институту Православной церкви и идее русской нации. Именно на этом основании, которое неизбежно предполагает деление на своих и чужих (российское государство и нероссийские, православные и неправославные, русские и нерусские), возводит Ильин свое нормативное обоснование и апологию «понуждению» и «пресечению», вплоть до убийства. Это требует отхода не только от морали и нравственности, но и от первоначального христианского видения, которое упраздняло национальное деление на своих/чужих и подчеркивало единство перед лицом Бога. Ильин ясно подтверждает данный отход, когда объявляет, что «духовно зрячий борец со злом допускает в себе самом нравственно несовершенное, урезанное, ущербное состояние и утверждает на нем свою деятельность. Он утверждает себя в неспособности светить, подобно солнцу, одинаково на злых и добрых (Мф. 5:45) и согласно этому и творит» [Ильин 1996 а, 181]. Стоит только привести полный отрывок места из Евангелия, на которое ссылается Ильин, чтобы увидеть почти неприкрытую декларацию сознательного отказа следовать призыву Христа. В Нагорной проповеди Христос говорит: «Да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:45-5:48). Ильин не только постулирует отказ от следования призыву Христа в попытке уподобиться «Отцу Небесному», но и основывает на этом отказе обоснование применения «насилия» (в его терминологии «понуждения» и «пресечения»).

Итак, человек «понуждающий» и «пресекающий» предстает как не моральный, а скорее сознательно и целенаправленно имморальный. Нельзя его и назвать нравственным, так как его отличает как раз сознательный отказ от следования в определенных ситуациях нравственному совершенству, словами Ильина: «… героизм есть героизм сознательно и убежденно принятой неправедности » [Там же, 207]. Где под «неправедностью» подразумевается именно «нравственная неправедность». Первоначально казалось, что такой человек у Ильина должен быть христианином, но если это и так, то, как было показано, это христианин, который отказывается следовать призыву Христа и основывает на этом в ряде случаев свою деятельность. Это отразилось и в других мыслях Ильина, которые позволяют заключить, что «духовность», на которой основывается необходимость «понуждения» и «пресечения», не совпадает, а порой прямо противоречит идеям Евангелия. Так, за человеком понуждающим и пресекающим, которого Ильин также называет «героем», отрицается путь к «личной святости», так как «в известных, строго определенных отношениях и случаях человек власти и меча должен уметь совершать поступки, явно расходящиеся с его собственным идеалом святости и совершенства» [Там же, 212]. Слова Христа «не судите, да не судимы будете» даже не упоминаются. Другой особенностью является то, что вся новизна Нагорной проповеди у Ильина сводится к банальностям. Так, призыв Христа прощать врагов, не противиться злому, подставить другую щеку, отдать одежду, интерпретируется так, как будто все это касается лишь неких исключительной личных обид и нападений, да и вообще скорее как призыв быть щедрым, то есть «в смысле кроткого перенесения личных обид, а также щедрой отдачи личного имущества и личных услуг» [Там же, 145]. Подобное переложение вызывает больше вопросов, чем ответов. Ясно, что при таком подходе слова Христа теряют всю свою выдающуюся значимость и революционность. Создается впечатление, что интерпретация, которая превращает слова Христа в банальную ничтожность, сознательно или нет, приводится только для того, чтобы не учитывать эти слова далее. Это, вероятно, обуславливает тот факт, что Ильин не видит никакого противоречия, когда ниже в своей книге приходит к заключению, в котором уже открыто обосновывает силовую борьбу во имя личного , совершенно забывая или не учитывая данную незадолго до этого свою же интерпретацию. Он пишет: «Даже тогда, когда борьба будет вестись за себя, за свое имущество или за свои личные права, человек был бы прав в этой борьбе, чувствовал бы себя участником Божьего дела и боролся в лице себя за нечто, подлинно большее, чем он сам и его личное дело» [Там же, 216]. В такой перспективе никакой ситуации, где ответом на удар по одной щеке следовало бы подставить другому щеку, не существует.

При этом Ильин, недвусмысленно ссылаясь на известные места из Евангелия, заявляет о том, что человек «пресекающий» уполномочен, если сочтет нужным, побивать камнями в ситуациях наподобие той, где сам Христос простил, заставив при этом отступить фарисеев. Как пишет Ильин: «Мера судейской компетентности определяется мерою творящегося самоочищения; злодей не судья злодею; и погрязающему в страстных слабостях не дано побивать камнями слабого и страстного грешника (Иоанна VIII. 3 -11); но “вынь прежде бревно из твоего глаза” (Мф. VII. 5; Луки VI. 42) и тогда увидишь... И тогда увидишь, необходим ли меч и где именно; и если он необходим, то найдешь в себе силу поднять его против злодея и пресечь его злодеяния; пресечь не страшась - ни возврата меча на твою голову, ни выхода из нравственной плеромы, ни людского суда» [Там же, 220]. Надо отметить, что, возможно, упомянутые фарисеи и были злодеями, но они осознавали свое несовершенство и не отважились бросить камень, а следовательно, в них и было что-то и от незлодеев. Логика Ильина же приводит к тому, что человек, призванный «понуждать» и «пресекать», мог бы сделать то, что не сделал ни Христос, ни фарисеи. Отказавшись из-за несовершенства в деле «понуждения» и «пресечения» от следования призыву Христа, чуть ниже Ильин в своей книге уже претендует на возможность взятия на себя функции Бога в деле окончательного суда. Главным для Ильина при обосновании «понуждения» и «пресечения» является не наличие недостижимого нравственного и духовного совершенства, о чем повествует история из Евангелия, а собственная убежденность в правоте и верности своего усмотрения зла, желание его «пресечь». Эта убежденность в своей правоте, которая приобретает сходство с фанатизмом, и является заменителем реального совершенства. Таким образом, открыто подразумевается, что такой человек уже вынул «бревно» из своего глаза, и теперь ему, соответственно, ставится в обязанность заняться «сучком» в глазе своего брата, и все это при нахождении вне «нравственной плеромы».

Важной идеей Ильина, там, где он рассматривает проблему человекоубийства, является «неправедное действие» («компромисс с совестью», то есть «нравственно неправедный поступок»). О нем пишется как о неком эксцессе, когда невозможно выбрать нравственно праведный поступок, но так ли это? В своей книге Ильин утверждает, что когда человек берет личную ответственность и совершает поступок на свое усмотрение, «действуя с сознанием духовной необходимости, он не должен во время действия обессиливать себя рефлексиею на идеальное или предаваться преждевременным угрызениям» [Там же, 212]. В то же время «вне действия ему естественно и необходимо освещать себя Божиим лучом» [Там же]. И чуть ниже: компромисс «не расшатывает духовных основ человека, не разрушает стен его личного кремля, не отрывает его от Бога, не заглушает его совесть» [Там же, 213]. Лишь по одному такому отрывку возникает целый ряд вопросов. Как можно, переставая «освещать себя Божиим лучом», не отрываться от Бога? Как можно не заглушать совесть, если целенаправленно отказываться на время действия от рефлексии и не предаваться угрызениям? Очевидно, что как минимум на время такого действия это происходит! Но что такое действие? Это просто момент расстрела врага, как Ильин пишет чуть выше [Там же, 212]? Но там же он пишет, что требуется врага еще арестовать, судить. Какое в таком случае отличие действия от деятельности? Ведь деятельность правителей, воинов, согласно Ильину, как раз и характеризуется тем, что постоянно связана с действиями, которые требуют «духовного компромисса». Получается, что они стоят как минимум по большей части вне «Божьего луча»? Но не это ли примерно говорил и Толстой? Если следовать дальше, то в этой зоне «неправедного действия», которое может быть распространено на всех, кто так или иначе поддерживает порядок, основывающийся на насилии, окажется почти вся жизнь многих, если не большинства людей. И Ильин, говоря о религиозной духовности, вместо того, чтобы убеждать в необходимости стремления к постоянному пребыванию во всем под сенью Божьей благодати, призывает более решительно выходить из нее и на этом строит свою аргументацию . Только для того, чтобы избежать вполне закономерного вывода об антихристанском в целом характере своей аргументации, Ильин и представляет «неправедное действие» неким мимолетным эксцессом. Для этого и Бог выставляется в пассивной роли некоего источника света, в который человек, призванный «понуждать» и «пресекать», по своему личному усмотрению и разумению входит, а также, когда сочтет нужным, из него выходит. При этом выходит именно для того, чтобы совершить единственно возможный в данной ситуации духовный поступок! Из этой логики, помимо прочего, следует, что «духовность» отличается от христианского Бога и является в нормативном отношении для Ильина чем-то более важным .

«Духовность» и «новая русская этика» Ивана Ильина как основа «понуждения» и «пресечения»

Именно «духовность», в ее понимании Ильиным, и задает параметры, которые устанавливают, что нет лучшего исхода, чем «пресечение». Это подобно тому, как сначала человека заставляют («понуждают») возвести стены и дверь с замком, затем его запирают туда, после чего ему объявляется, что он находится в состоянии необходимости с отсутствием «лучшего исхода». Но что если не возводить эти стены? Например, человек, который считает, что убийство не совместимо с христианством, не откликнется на призывы во имя религиозного долга, во имя Христа пойти уничтожать других людей и тем более христиан. Это же касается человека, который не считает национальную идею высшей ценностью. Он не внемлет призывам русского правителя пойти убивать подданных нерусского государства. Но для Ильина все это будет наиболее ярким примером худшего исхода, то есть дезертирства и предательства своей родины, в чем он недвусмысленно обвинял Толстого и его последователей. Какой инструмент остается у Ильина, если человек упорно не соглашается с ним в том, что есть настоящая «духовность»? Только «понуждение» и «пресечение», допустимость которых уже заложены в готовности убивать. Мысль Ильина предполагает, что действие «понуждения» и «пресечения» направляется не только в отношении тех, кто кого-то злонамеренно убивает или насилует. Они направлены и в отношении всех тех, кто не хочет или колеблется в своей готовности убивать и насиловать других, согласно определенной ценностной системе координат.

Чтобы выйти за пределы моральной и нравственной перспективы, а также их субъекта (отдельного человека и его совести), и попытаться обосновать нормативное требование «заставления» во благо, вплоть до убийства, Ильин и вводит идею «духовности». Надличностными субъектами «духовности», в которых объединяются люди служащие «духовности» и Богу, выступают русское государство и православная церковь (тоже русская). В этой схеме подчинение «духовности» означает подчинение отдельного человека неким надличностным ценностям. Институтам церкви и государства (как субъектам «духовности») и представляются полномочия по «понуждению» и «пресечению». Все это лучше всего передают следующие слова Ильина: «Чувство взаимной связи и взаимной ответственности, созревая, указывает людям их общую духовную цель и заставляет их создать единую общую власть для служения ей. Эта власть (церковная или государственная) утверждает в своем лице живой орган общей священной цели , орган добра, орган святыни , и потому совершает все свое служение от ее лица и от ее имени. Понуждающий и пресекающий представитель такого общественного союза делает свое дело не от себя, не по личной прихоти, не по произволу; нет, он выступает как слуга общей святыни, призванный и обязанный к понуждению и пресечению от ее лица . Он является живым органом той силы, которая составлена из всех индивидуальных, духовных сил, связанных солидарным отношением к общей святыне: эта сила есть сила самой святыни , а он есть ее живое явление и ее живой меч » [Там же, 162]. Таким образом, человек, осуществляющий «понуждение» и «пресечение», выступает не от себя как источника морального целеполагания, но от имени церкви и государства. При этом только и именно потому, что человек действует не от себя, а от этих институтов, и обосновывается возможность «понуждения» и «пресечения» .

Критика морали, констатация ограниченности нравственности и нереалистичности христианства осуществляются с точки зрения национальной идеи и определенной религиозной конфессии. Поэтому было бы неверным называть книгу «О сопротивлении злу силою» книгою по этике, если понимать под этикой философскую дисциплину, сколько-нибудь серьезно независимую от теологии (богословия) и политической науки, а соответственно и от религиозных, политических и националистических убеждений. Если и можно расценивать эту книгу как работу по этике, то только под самоназванием самого автора, то есть как пропедевтику к «Новой русской этике». Так, Ильин, в том же письме к Врангелю, где содержится просьба о разрешении посвятить свою книгу «Русской белой Армии и ее вождям», писал, что «на этих решениях и подвигах мы построим новую русскую этику» [Из переписки И.А. Ильина с П.Н. Врангелем 2004, 263]. Эта «новая русская этика» (можно добавить «православная») представляет собой интеллектуальную конструкцию, которая выстраивается Ильиным не в рамках общечеловеческой перспективы, а с партикулярной точки зрения, что ее роднит с «классовой моралью», хотя критерии для разделения различаются (нация и класс). Ее замысел обусловлен стремлением автора найти основание для утверждения некоего возвышенного смысла в недавно отшумевшей Гражданской войне, а также как то, что могло бы послужить интеллектуальным базисом для отказа от моральной перспективы, для ограничения нравственного требования, для признания нереалистичности Нагорной проповеди. В конечном счете, речь идет об обосновании продолжения желаемой Ильиным вооруженной борьбы с врагами «духовности», которые вовсе не ограничиваются только большевиками.

Поиск ответа на вопрос об основании «понуждения» и «пресечения» еще более осложняется тем, что институты церкви и государства помимо исполнительной функции по «понуждению» и «пресечению» являются и носителями «духовности». Они выступают и как те, кто определяет и «заставляет» злодеев, и как те, во имя защиты кого от злодеев «заставление» и должно совершаться. В этом смысле они играют роль высших самодостаточных и неподконтрольных ценностных инстанций, вводимых Ильиным в качестве субъектов «духовности», призванных заменить «эгоцентричного» морального субъекта. В его схеме не предусматривается места для какой-либо иной, независимой инстанции, которая бы оценивала, где именно «заставление» превращается в насилие. Следовательно, отсутствует и какой-либо сдерживающий инструмент для экспансии «заставления» со стороны государства и церкви. Единственным субъектом, который способен задать иной критерий, можно назвать моральную совесть отдельного человека. И в какой-то мере Ильин в ряде эпизодов функцию совести сохраняет. Но это обусловлено не тем, что он готов универсализировать это основание и возводить на нем свои идеи, а, вероятно, потому, что он сам лично не готов отказаться от возможности являться моральным субъектом. Его построения не отрицают и даже предполагают, что другие (если они хотят избежать опасности быть подвергнутыми «понуждению» и «пресечению») откажутся от своей автономности, станут выполнять или развивать его мысли, то есть мысли человека, убежденного в том, что он носитель «живого добра», глубокого «духовного опыта», действующий от лица Бога, Православной церкви и русской нации. В то же время он не готов отказаться от своей субъектности, своего «я» и безусловно следовать какому-либо внешнему авторитету. Это ведет к тому, что в книге неизбежно остается элемент субъектности, но он остается дефектным и противоречивым, так как де-факто право на него (и то скрыто) признается только за автором.

Главное в описании человека «понуждающего» и «пресекающего» то, что он является для Ильина «героем». Его «герой» как бы противопоставляется «праведнику» Толстого. Если попытаться выделить главное отличие «героя» от «праведника», то это такой человек, который во имя «духовности» преодолевает мораль, способен решительно отступить от идеала нравственного совершенства и не руководствоваться идеалом Нагорной проповеди. На передний план «герой» выходит именно там, где речь идет о необходимости человеку делать «неправедные» поступки во имя «духовности». Этот опасный путь героизации и «духовного» обоснования убийства на войне ведет Ильина к тому, чтобы написать еще за 10 лет до книги «О сопротивлении злу силою» следующие слова: «Участие в войне заставляет душу принять и пережить высшую нравственную трагедию: осуществить свой, может быть единственный и лучший, духовный взлет в форме участия в организованном убиении людей» [Ильин 1996 б, 29]. Несмотря на подчеркивание элемента трагичности, само заключение, что участие в массовом убийстве может стать «единственным и лучшим духовным взлетом» звучат особенно зловеще после «организованных» гор трупов в ходе Первой мировой войны, которая ни к какому взлету, даже с позиции Ильина, не привела. Наоборот, привела к революции. Но это не изменило его позиции. Он стал надеяться на такой взлет после Гражданской войны, к участию в которой он также призывал, но которая принесла только еще больше страданий и смертей для России. После чего Ильин не нашел ничего лучше, чем написать «О сопротивлении злу силою», обвинив в неудачах тех, кто был изначально против этих войн, а также начать призывать к новой вооруженной борьбе, а также питать определенные надежды в отношении растущего фашистского движения. Указания в книге на некую трагическую сторону в деятельности «героя», а также вынужденное «несовершенство» и «неправедность» его действий носят выраженный, но условный характер. В результате это приводит лишь к тому, что указывается, как при «правильном» обращении с этими несовершенными и неправедными средствами такой человек способен подняться на недосягаемую, как для праведника, так и для обычного человека высоту. Перед взором читателя конструируется некое совершенное состояние, некий идеал, но не моральный, не нравственный, не христианский, а возведенный именно на способности к преодолению морального идеала, готовности к жертве нравственным совершенством, а также отказу от следования призыву Христа.

Среди важнейших свойств «героя» выделяется умение быть безжалостным, а также способность подавлять личные чувства от привязанности до отвращения в служении сверхиндивидуальному началу. Через это проходит важная черта характера, которая заключается в готовности пожертвовать собой не только физически, но и нравственно, то есть «самопонудить» себя ко лжи и насилию во имя Бога, церкви, нации, родины. Отчетливо это звучит в следующих словах Ильина: такой человек «…должен иметь в себе силу отстранить свое внутреннее “несогласие”, удержать свой личный “протест”, победить в себе возможное “отвращение” и совершить необходимое; и не только из дисциплины и по приказу, ибо он сам может всегда оказаться в положении инициатора и приказывающего; он должен быть способен к этому из религиозного чувства и по духовному убеждению: принять на себя ответственность решения и приказа, арестовать, приговорить, расстрелять» [Ильин 1996 а, 212]. В итоге, получается, что такой человек должен произвести операцию отчуждения от себя безусловности требований морали, нравственности, идеала Христа, и только после этого такой человек готов к «понуждению» и «пресечению». Представляется, что критика и избегание следования такой и подобной «логике» является важным условием в движении к более ненасильственному обществу.

Источники - Primary Sources in Russian

Бердяев 2004 - Бердяев Н . А . Кошмар злого добра // И . А . Ильин : pro et contra. СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2004. С. 658-673 [ Berdyaev N . A . Mare of Cruel Well . In Russian ].

Гиппиус 2004 - Гиппиус З. Меч и крест // И.А. Ильин: pro et contra . СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2004. С. 686-707 [ Gippius Z . Sword and Cross . In Russian ].

Демидов 2004 - Демидов И. Творимая легенда // И.А. Ильин: pro et contra . СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2004. С. 563-566 [ Demidov I . Created Legend . In Russian ].

Зеньковский 2004 - Зеньковский В. По поводу книги И.А. Ильина «О сопротивлении злу силою» // И.А. Ильин: pro et contra . СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2004. С. 708-731[ Zenkovsky V . V . As regard of Ilyin ’ s Book “ About Resistance to Evil by Force ”. In Russian ].

Из переписки И.А. Ильина с П.Н. Врангелем 2004 - Из переписки И.А. Ильина с П.Н. Врангелем // И.А. Ильин: pro et contra . СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2004. С. 249-282 [ From Correspondence of I . A . Ilyin and P . N . Vrangel . In Russian ].

Ильин 1915 - Ильин И.А. Духовный смысл войны. М .: Типография Т - ва И . Д . Сытина , 1915 [Ilyin I.A. Spirit Meaning of War. In Russian ].

Ильин 1917 - Ильин И.А. Учение Гегеля о морали и нравственности // Вопросы философии и психологии. 1917. Кн . 139-140. С . 151-227 [Ilyin I.A. Hegel’s Doctrine on Sittlichkeit and Morality. In Russian ].

Ильин 1994 - Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 4. М .: Русская книга , 1994. С . 45-148 [Ilyin I.A. General Doctrine of Law and State. In Russian ].

Ильин 1996 а - Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 5. М .: Русская книга , 1996. С . 31-220 [Ilyin I.A. Resistance to Evil by Force. In Russian ].

Ильин 1996 б - Ильин И.А . Основное нравственное противоречие войны // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 5. М .: Русская книга , 1996. С . 5-30 [Ilyin I.A. Fundamental Moral Contradiction of War. In Russian ].

Ильин 2004 а - Ильин И.А. Национал-социализм // И.А. Ильин: pro et contra . СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2004. С. 477-484 [ Ilyin I . A . National - Socialism . In Russian ].

Ильин 2004 б - Ильин И.А. Отрицателям меча // И.А. Ильин: pro et contra . СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2004. С. 659-673 [ Ilyin I . A . For Abnegators of Sword . In Russian ].

Апресян 2010 - Апресян Р.Г. Этика силы - в противостоянии насилию и агрессии // Вопросы философии. 2010. № 9. С. 164-174.

Гусейнов 2012 - Гусейнов А.А. Возможно ли моральное обоснование насилия? // Гусейнов А.А. Философия - мысль и поступок. СПб.: СПб. ГУП, 2012. С. 502-518.

Демидова 1996 - Демидова Е.В. И.А. Ильин о противлении злу // Опыт ненасилия в XX столетии. Социально-этические очерки / Под ред. Р.Г. Апресяна. М.: Аслан, 1996. С. 265-276.

Евлампиев 2000 - Евлампиев И.И. История русской метафизики в XIX - XX веках в 2 частях. Часть 2. СПб.: Алетейя, 2000.

Мелешко 2006 - Мелешко Е.Д. Христианская этика Л.Н. Толстого. М.: Наука, 2006.

Моисеенко 2009 - Моисеенко М.В . И.А. Ильин о специфике художественного акта Л.Н. Толстого и И.А. Бунина // Вестник МГОУ. Серия: Русская филология. 2009. № 2. С. 133-142.

Нижников 2014 - Нижников С.А. Учение о «совестливом компромиссе» Ивана Ильина и доктрина Никколо Макиавелли // Пространство и Время. 2014. № 1 (15). С. 37-42.

Полякова, Тамарченко 2003 - Полякова Е.А., Тамарченко Н.Д. Идея ненасилия в творчестве Л. Толстого // Миротворчество в России: Церковь, политики, мыслители. М.: Наука, 2003. С. 279-302.

Скворцов 2008 - Скворцов А.А. Христианская этика и теория ненасилия // Вопросы философии. 2008. № 10. С. 72-80.

Шарипов 2008 - Шарипов А.М. Русский мыслитель Иван Александрович Ильин. Творческая биография. М.: Изд-во Главархива г. Москвы: Деловой ритм, 2008.

References

Apresyan R.G. Ethics of Force is Resistance to Violence and Aggression // Voprosy filosofii. 2010. Vol. 9. P. 164-174 (In Russian).

Demidova E.V . I.A. Il’in on Resistance to Evil // The Experience of Non-Violence in XX ctntury. Social-ethical Essays / Red. By R.G.Aprecyan. M.: Aslan, 1996. P. 265-276 (In Russian).

Evlampiev I.I. History of Russian Metaphysics in XIX-XX c. In 2 Parts. Part 2. SPb.: Aletheia, 2000 (In Russian) .

Guseinov A.A. Is it Possible Ethical Arguments of Violence? // Guseinov A.A. Philosophy - Thought and Action. SPb.: State University of Trade-Unions, 2012. P. 502-518 (In Russian).

Meleshko E.D. Christian Ethics of L.N.Tolstoy. M.: Nauka, 2006 (In Russian).

Moiseencko M.V. I.A. Ilyin on the Scecifiies of Tolstoy’s and Bunin’s A // Bulletin of Moscow State District University. Series: Russian Philology. 2009. № 2. P. 133-142 (In Russian).

Nizhnikov S.A. Doctrine on “Conscientious Compromise” of Ivan Ilyin and Science of Niccolo Machiavelli // Space and Time. 2014. № 1 (15). P. 37-42 (In Russian).

Polyackova E.A., Tamarchencko N.D . The Idea of Non-Violence in Leo Tolstoy’s Work // Peacekeeping in Russia. Church, Politicians, Thinkers. M.: Nauka, 2003. P. 279-302 (In Russian).

Sharipov A.M. Russian Thinker Ivan Alexandrovitch Ilyin. Creative Biography. M.: Publishing House of Main Moscow Archive: Business Rhythm, 2008 (In Russian).

Согласно словам Ильина, Гитлеру Европа должна быть обязана и при этом «главным образом» тем, что был «сброшен либерально-демократический гипноз непротивленчества» [Ильин 2004 а, 480].