Максим Горький вспоминает о своем детстве:
«Отец и мать обвенчались «самокруткой», ибо дед не мог, конечно, выдать свою любимую дочь за безродного человека с сомнительным будущим. Мать моя на мою жизнь никакого влияния не имела, ибо, считая меня причиной смерти отца, не любила меня и, вскоре выйдя замуж второй раз, уже совершенно сдала меня на руки деда, который и начал моё воспитание с псалтири и часослова.
Потом, семи лет, меня отдали в школу, где я учился пять месяцев. Учился плохо, школьные порядки ненавидел, товарищей тоже, ибо всегда я любил уединение. Заразившись в школе оспой, я кончил учение и более уже не возобновлял его. В это время мать моя умерла от скоротечной чахотки, дед же разорился. В семье его, очень большой, так как с ним жили два сына, женатые и имевшие детей, меня никто не любил, кроме бабушки, изумительно доброй и самоотверженной старухи, о которой я всю жизнь буду вспоминать с чувством любви и уважения к ней.
Дядья мои любили жить широко, то есть много и хорошо пить и есть. Напившись, обыкновенно дрались между собой или с гостями, которых у нас всегда бывало много, или же били своих жён. Один дядя вколотил в гроб двух жён, другой - одну. Иногда и меня били. Среди такой обстановки о каких-либо умственных влияниях не может быть и речи, тем более, что все мои родственники - народ полуграмотный.
Восьми лет меня отдали «в мальчики» в магазин обуви, но месяца через два я сварил себе руки кипящими щами и был отослан хозяином вновь к деду. По выздоровлении меня отдали в ученики к чертёжнику, дальнему родственнику, но через год, вследствие очень тяжёлых условий жизни, я убежал от него и поступил на пароход в ученики к повару.
Это был гвардии отставной унтер-офицер, Михаил Антонов Смурый, человек сказочной физической силы, грубый, очень начитанный; он возбудил во мне интерес к чтению книг.
Книги и всякую печатную бумагу я ненавидел до этой поры, но побоями и ласками мой учитель заставил меня убедиться в великом значении книги, полюбить её. Первая понравившаяся мне до безумия книга - «Предание о том, как солдат спас Петра Великого». У Смурого был целый сундук, наполненный преимущественно маленькими томиками в кожаных переплётах, и это была самая странная библиотека в мире. Эккартгаузен лежал рядом с Некрасовым , Анна Радклиф - с томом «Современника», тут же была «Искра» за 1864 год, «Камень веры» и книжки па малорусском языке. С этого момента моей жизни я начал читать всё, что попадало под руку; десяти лет начал вести дневник, куда заносил впечатления, выносимые из жизни и книг. […]
В 1895 году в «Русском богатстве» (книга 6) напечатан мой рассказ «Челкаш» - о нём отозвалась «Русская мысль» - не помню в какой книге».
Горький М., Алексей Максимович Пешков, псевдоним Максим Горький / Собрание сочинений в 30-ти томах, Том 23, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1953 г., с. 270-271 и 271.
«В ту пору я уже читал переводы иностранных романов, среди которых мне попадались и книги таких великолепных писателей, как Диккенс и Бальзак , а также исторические романы Энсворта, Бульвер-Литтона, Дюма . Эти книги рассказывали мне о людях сильной воли, резко очерченного характера; о людях, которые живут иными радостями, страдают иначе, враждуют из-за несогласий крупных.
А вокруг меня мелкие людишки жадничали, завидовали, озлоблялись, дрались и судились из-за того, что сын соседа перебил камнем ногу курице или разбил стекло в окне; из-за того, что пригорел пирог, переварилось мясо во щах, скисло молоко. Они могли целыми часами сокрушаться о том, что лавочник накинул ещё копейку на фунт сахара, а торговец мануфактурой - на аршин ситца. Маленькие несчастья соседей вызывали у них искреннюю радость, они прятали её за фальшивым сочувствием. Я хорошо видел, что именно копейка служит солнцем в небесах мещанства и что это она зажигает в людях мелкую и грязную вражду. Горшки, самовары, морковь, курицы, блины, обедни, именины, похороны, сытость до ушей и выпивка до свинства, до рвоты - вот что было содержанием жизни людей, среди которых я начал жить. Эта отвратительная жизнь вызывала у меня то снотворную, притупляющую скуку, то желание озорничать, чтобы разбудить себя. Вероятно, о такой же скуке недавно писал мне один из моих корреспондентов, человек девятнадцати лет: Всем своим трепетом ненавижу эту скуку с примусами, сплетнями, собачьим визгом.
И вот иногда эта скука взрывалась бешеным озорством; ночью, взлезая на крышу, я затыкал печные труби тряпками и мусором; подбрасывал в кипевшие щи соль, вдувал из бумажной трубки пыль в механизм стенных часов, вообще делал много такого, что называется хулиганством; делал это потому, что, желая почувствовать себя живым человеком, я не знал, не находил иных способов убедиться в этом. Казалось, что я заблудился в лесу, в густом буреломе, перепутанном цепким кустарником, в перегное, куда нога уходит по колено.
Помню такой случай: улицей, на которой я жил, водили арестантов из тюрьмы на пароход, который по Волге и Каме отвозил их в Сибирь; эти серые люди всегда вызывали у меня странное тяготение к ним; может быть, я завидовал тому, что вот они под конвоем, а некоторые - в кандалах, но всё-таки идут куда-то, тогда как я должен жить, точно одинокая крыса в подвале, в грязной кухне с кирпичным полом. Однажды шла большая партия, побрякивая кандалами, шагали каторжники; крайними, к панели, шли двое скованных по руке и по ноге; один из них большой, чернобородый, с лошадиными глазами, с глубоким, красным шрамом на лбу, с изуродованным ухом, - был страшен. Разглядывая его, я пошёл по панели, а он вдруг весело и громко крикнул мне:
Айда, парнишка, прогуляйся с нами!
Он этими словами как будто за руку взял меня. Я тотчас подбежал к нему, - конвойный, обругав меня, оттолкнул. А если бы не оттолкнул, я пошел бы, как во сне, за этим страшным человеком, пошел бы именно потому, что он - необыкновенен, не похож на людей, которых я знал; пусть он страшен и в кандалах, только бы уйти в другую жизнь. Я долго помнил этого человека и весёлый, добрый голос его».
Горький М., О том, как я учился писать / Собрание сочинений в 30-ти томах, Том 24, М., «Государственное издательство художественной литературы», 1953 г., с. 479-480.
Разговор с Дмитрием Быковым о писателе, пожелавшем переделать человечество
На следующей неделе, 28 марта, исполняется 150 лет со дня рождения Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова). Прозаик, драматург, мемуарист, он один из самых известных в мире русских писателей. Между прочим, пять (!) раз номинировался на Нобелевскую премию. Горький был самым издаваемым в СССР советским писателем, по тиражам в 1918-1986 годах уступал лишь Л.Н. Толстому и Пушкину. Но после крушения СССР улица Горького в Москве снова стала Тверской, а город Горький — Нижним Новгородом. А кем стал для нас сам Алексей Максимович? Об этом мы спросили знатока его творчества — писателя и литературоведа, автора биографической книги о Горьком Дмитрия БЫКОВА .
В советские годы Горького превозносили, а вот Набоков, Бунин, Мережковский отзывались о нем весьма критично, кто-то из них даже назвал его «ничтожным писателем». Где же истина?
— Как всегда, посередине. Несомненно, Горький — писатель значительный, получивший огромную прижизненную славу. Почти с самого начала литературной карьеры в 1892 году и до ее завершения Горький был одним из самых читаемых писателей своего времени. Он замечательный рассказчик, превосходный мемуарист. Его очерк о Толстом — одно из лучших воспоминаний о Льве Николаевиче.
А еще Горький — довольно интересный мыслитель, хотя с ним можно очень о многом спорить. Яркий ницшеанец (то есть отрицатель сложившихся моральных, культурных, религиозных норм — «Труд»), из всех русских, наверное, самый значительный. А ницшеанец, вооруженный марксизмом, — это и есть идеал русского революционера, и почти все любимые герои зрелого Горького именно таковы.
Кроме того, он замечательный ценитель всяких безумств и чудачеств. Им создана поразительная галерея сумасшедших и чудаков, особенно в сборнике «Заметки из дневника. Воспоминания». А из всех хроник русского Серебряного века, самого, по моему убеждению, интересного времени в истории всемирного авангарда, «Жизнь Клима Самгина» — безусловно, наиболее полная и лучше всего написанная сатирическая галерея типажей, увиденных глазами заглавного героя.
— Каков самый обманчивый миф о Горьком?
— О том, что Горький есть реалист. Он, конечно, никакой не реалист. Горький — довольно радикальный романтик, причем самого опасного плана, верящий в то, что кардинальная переделка человека как такового возможна и необходима. Зацикленность Горького на «переплавке человека» приводит к страшным результатам. Например, к очерку «Соловки». В нем Горький писал не о лагере, где производятся репрессии, а о месте, где делают нового человека.
— И это искренне, не в силу конъюнктуры?
— Это вытекало из всей его концепции. Еще в 1896 году он написал книгу «Бывшие люди», будучи убежденным, что только в ночлежных домах обитают люди будущего. Человек должен быть отвергнут обществом, выведен из его иерархии, и только после этого можно начать его «строить» заново, с нуля.
— Мечты о новом человеке — характерный признак русского космизма.
— Нет, идеи русского космизма ему не были близки. Федорова он не знал, Циолковского, уверен, не читал. Повторю, он был ницшеанцем. Причем стихийным, его убеждения сложились не под влиянием книг Ницше, к подобным взглядам он пришел самостоятельно, пройдя, прежде чем стать писателем, длинный путь. Работал на приисках, бродяжничал, в булочной хлеб месил, а потом носил по заказчикам — все, кажется, перепробовал, кроме военной службы. Даже стреляться пробовал. А потом вдруг нашел себя в писательской профессии, когда в сентябре 1892-го вышел «Макар Чудра» (кажется, в «Тифлисской газете»).
— «Великий пролетарский писатель» — так говорили о нем большевики. От которых он предпочел уехать — а потом все же вернулся... Откуда такие зигзаги в судьбе и в творчестве?
— Нет, я не вижу в его жизни никаких противоречий. Это на редкость последовательный человек. Между «Детьми солнца» и «Жизнью Клима Самгина», хотя их разделяет 25 лет, нет идейных и мировоззренческих отличий. В его жизни не было большого духовного роста. Единственное, что с годами он стал хуже относиться к босякам. Вот такой парадокс в биографии человека, вышедшего из босяков. Добившегося славы, поселившегося в бывшем особняке миллионеров Рябушинских на Малой Никитской и собиравшего там китайский фарфор.
— А был ли он при этом счастлив?
— Понятия не имею. Это уже совершенно не важно, если мы говорим о писателе. Важно, какие от него остались книги.
— Но вы же сами написали о Горьком биографическое исследование.
— Да, но это книга о его писательском пути. А также о его контактах, друзьях, издательской деятельности. Тема счастья меня, признаться, совершенно не волновала. Счастье — вещь интимная, эфемерная и труднодостижимая. Кто знает, был ли Горький счастлив в 1905 году, когда чуть не умерла его гражданская жена Мария Федоровна Андреева и одновременно разворачивалось московское восстание? Литературоведение — точная наука, рассказывающая, в каком году та или иная книга вышла, к какому жанру она относится и так далее.
— Но читают Горького все-таки в основном не литературоведы. Интересен он сегодняшнему читателю?
— На сто процентов да. Горький умел практически на любую тему написать так, что не оторвешься. У него, конечно, есть монотонные произведения, насыщенные всякого рода поэтизмами, но большая часть его сочинений написаны увлекательно. Даже когда Горький рассказывает о страшных переживаниях и сторонах жизни. Если искать в русской литературе рассказ, который стоило бы рекомендовать всем, подлинно великий и в высшей степени душеполезный, то это «Мамаша Кемских» — трагический гимн материнству. Наряду с «Отшельником», «Караморой», очерком «Страсти-мордасти» и несколькими главами «Самгина» эти три странички обеспечат Горькому благодарных читателей даже тогда, когда идейные споры вокруг него и вовсе уйдут в прошлое. Впрочем, учитывая цикличность русской истории, полное их утихание ему тоже не грозит.
— А мне сейчас вспомнились слова поэта Александра Безыменского: «Клим Самгин» — неплохая штука. Но боже мой, какая скука..."
— Думаю, просто Безыменский прочел эту книгу не вовремя. Меня в мои 16-17 лет он безумно увлек. Во-первых, там очень много эротики, причем довольно грубой. Лидия Варавка, я думаю, — самая сексапильная героиня русской литературы. Даже на фоне Бунина. Неслучайно эту книгу, написанную словно в эротическом угаре, Горький посвятил Марии Будберг — «красной Мате Хари», одной из самых роковых своих страстей. В «Климе» есть и другие потрясающие образы и характеры. В смысле увлекательности с Горьким мог бы сравниться только Сологуб, но там уже полный изврат и безумие, а Алексей Максимович все-таки удерживался внутри некоторых рамок.
— И все-таки — по части эротики и чернухи, думаю, сегодняшняя литература далеко перескочила Горького. Зачем же он нужен нам сегодня?
— Ну я же не зря употребил слово «душеполезность». Значение Горького в том, что его книги призывают перестать терпеть и начинать действовать, потому что человек, который только терпит, тратит свою жизнь напрасно. Книги Горького могут помочь в переходе от состояния мещан и дачников к активной жизни. Помните слова его Ужа: «Летай иль ползай, конец известен». Но в том и штука, что, если пытаться летать, можно 20 раз рухнуть в море, а на 21-й все-таки полететь. Если же всю жизнь ползать, ни до чего хорошего точно не доползешь. Именно поэтому сегодня, на очередном переломе русского исторического пути, стоит помнить, читать и перечитывать странного, сильного и неровного писателя Максима Горького.
— Неровного?
— Конечно, иногда из него «высовывались» такие рога и копыта... В его очерке-воспоминании о Леониде Андрееве есть сцена, где проститутка выносит свою грудь на блюде. Такой текст рассчитан далеко не на всякую психику, читать Горького надо осторожно... Но упомянутая мной «Мамаша Кемских» — это проза медвежьей силы. Страшная и сентиментальная одновременно. Такое можно написать только на пределе человеческих возможностей.
Текст: Наталья Лебедева
Фото: nht74.ru
Спросите себя, какие произведения вы знаете? Пусть даже читали в отрывках, но уверены, что это написал именно Горький. Большинство с ходу назовут «Макар Чудра», «Старуха Изергиль» и «На дне». Кто-то вспомнит «Детство», «Мать» и «Жизнь Клима Самгина». Возможно, видели проникновенный фильм «Мать» Глеба Памфилова с непревзойденной Инной Чуриковой в главной роли или смотрели телевизионный сериал «Жизнь Клима Самгина».
Чтобы вы без труда могли продолжить этот список, мы подобрали для вас лучшие видеолекции о жизни и творчестве Максима Горького. Горький - это «не скучно» и не про , это про Человека. Поэтому читайте Горького, а мы подскажем, на что обратить внимание.
1. Творчество Максима Горького.
Лекция писателя, журналиста, литературного критика и преподавателя литературы
«Величайший и популярнейший писатель начала XX века Максим Горький продолжает восприниматься и школьниками, и учителями как нечто чудовищно скучное, плохо написанное и навязшее в зубах , - провоцирует слушателей Дмитрий Быков. - Если сопоставлять с его современниками, то они, конечно, ярче… они выигрывают на фоне горьковских сочинений и конца 1890 -х годов, и 1910 -х годов… Гениальный Горький - это Горький начала 1920 -х годов и первых произведений 1900 -х, таких как «На дне».
По словам Быкова,
Горький уступает по уровню таланта современникам, потому что у него было плохо развиты чувство меры и чувство вкуса. И именно поэтому некоторые его сочинения могут вызвать у школьников зевоту и разочарование.
«Но наша задача внушить детям , - подходит лектор к самому главному, — что Максим Горький - самый радикальный мыслитель во всей прозе XX века, советского периода уж точно. И, конечно же, он лучший новеллист…»
Рассказы Горького фабульные и динамичные, созданные по принципу — больше яркого действия, меньше внутренних монологов и всегда неожиданный финал. Максим Горький - потрясающий рассказчик, циничный, ядовитый.
Не каждый писатель может похвастаться тем, что его именем называют пароходы, самолеты и даже города. Дмитрий Быков подробно рассказывает, почему этой чести был удостоен Максим Горький. Начиная хотя бы с того, что в 1903-1905 годы большевики существовали на гонорары от постановок его пьесы «На дне» в Германии и огромных тиражей его рассказов и очерков, которые выходили в России, Англии и США.
«Горький первым в России научился писать короткие и интересные рассказы, - говорит Быков. - И он ближе не к или Потапенко , а к Джеку Лондону и О. Генри ».
Горький, как и О. Генри, любил искажать классические и идеалистические сюжеты и испытывал истинный восторг перед любыми проявлениями артистического жульничества.
Горького, Лондона и Генри объединяет то, что им приятна праздность и отвратителен рабский труд.
Вторая причина популярности Горького, по мнению Быкова, в том, что он мог фиксировать внимание на увлекательных фабулах, на том, что в мире самое интересное, а это любовь, убийства, странствия, воровство, пьянство… «Пьяный герой у Горького всегда очарователен» , — замечает Быков.
Наконец, третья причина славы состоит в том, что Горький начал очень вовремя печататься. Так совпало, что именно в это время количество грамотного населения в стране увеличилось в шесть раз. Максим Горький стал первым массовым писателем для массового читателя.
«Горький пришелся этому новому читателю ко двору, - говорит Дмитрий Быков. - Он оценил радикальное отношение Горького к такому проекту, как человек… Неслучайно его главный герой - это не отвергнутый, а отвергнувший. Босяки - это новая категория людей, которые не вписались в прошлое. Шулер Сатин - это сильный контрапункт, это человек падший, но он первый, кто вырвался из цепей прошлого и пошел на переплавку».
2. Раннее творчество Максима Горького.
Лекция преподавателя литературы в московской школе № 1567, литературоведа, заслуженного учителя России Льва Соболева
Главными оппонентами писателя Максима Горького, по словам Льва Соболева, были и .
«Горький пришел в литературу со словом «человек», он хотел дать этому слову всю полноту смысла. Человек - религия Горького и его главная ценность» , - объясняет Соболев.
Он напомнил, что в три года тогда еще стал невольной причиной гибели своего отца (мальчик заболел холерой и заразил отца, но сам он выздоровел, а отец умер). Мать так и не смогла простить сына за то, что он отнял у нее любимого человека. Так Алеша попал в семью деда.
«Свое детство он отчасти описал в одноименной повести, но надо учесть, что написана она уже взрослым сорокалетним человеком. Самым светлым человеком в его жизни была бабушка - Акулина Ивановна » , - напоминает Соболев.
Лев Соболев не сомневается, что на сознании писателя отразилась целая череда смертей: его младший брат, мать, бабушка, дед… Он даже сам пытался покончить с собой, но выжил.
Максим Горький совершил небольшое писательское чудо - из никому не известного дебютанта, опубликовавшего свое первое произведение «Макар Чудра» под псевдонимом Максим Горький, он за шесть лет превращается в писателя с мировой известностью.
Ключ к творчеству Горького, по словам Соболева, можно найти в его небольшом произведении «О чиже, который лгал, и о дятле - любителе истины».
В конце произведения чиж говорит: «Я солгал, да, я солгал, потому что мне неизвестно, что там, за рощей, но ведь верить и надеяться так хорошо!.. Я же только и хотел пробудить веру и надежду, - и вот почему я солгал…»
Вот в этом и весь Горький.
3. Пьеса «На дне».
Лекция преподавателя литературы в московской школе № 1567, литературоведа, заслуженного учителя России Льва Соболева
Премьера пьесы Максима Горького состоялась 18 декабря 1902 года в новом здании Художественного театра. В это время в репертуаре театра были Герхарт Гауптман , Генрик Ибсен , Антон Чехов, со своей «Снегурочкой».
«Ночлежка на сцене, жизнь босяков - это было так ново для зрителя того времени, - рассказывает Лев Соболев. - Горький продумывал каждую мелочь, декорации, костюмы» .
«На дне» - это пьеса о Человеке. «Герои Горького, проститутка и ее сутенер, слесарь Клещ, который потерял заработок, - эти люди в большей степени способны почувствовать себя человеками, чем те, кто механически исполняют свои якобы нормальные человеческие роли хозяина ночлежки или городового, - объясняет лектор. - Символично даже время действия. Первое действие - утро, весна, а четвертое - ночь, ветер… Через всю пьесу идет мотив холода. Холодно от того, что человеку холодно и зябко на этой земле».
Главное слово в этой пьесе - это слово «правда», правда о человеке.
В пьесе нетрудно увидеть и элемент трагедии - это столкновение человека и силы, которая больше человек, и человек обречен на гибель.
А вот сюжет ослаблен. Максимум, что можем вспомнить, это три смерти: смерть Анны за пологом, смерть Костылева , убитого в драке, и смерть актера на пустыре. Каждая из этих смертей создает внутренний сюжет этой пьесы. А вот главный философский сюжет - это поиск правды.
В пьесе «На дне» нет главных и второстепенных персонажей, нет положительных героев и нет героя-резонера, который бы высказывал авторскую точку зрения.
А главные слова: «Человек - это звучит гордо» - произносит пьяный шулер.
4. Роман «Мать».
Лекция доктора филологических наук, члена Союза писателей России Лидии Спиридоновой
«Горький фигура сложная и противоречивая. У нас фактически есть два Горьких, - начинает свой рассказ Лидия Спиридонова. - Один - буревестник революции, основоположник социалистического реализма, первый пролетарский писатель. Но в годы перестройки его развенчали, и вот он второй Горький, настоящий».
По мнению Спиридоновой, Горький всегда был на первом плане острой политической борьбы, ему доставалось тогда, достается и сейчас.
Повесть «Мать» была начата в Америке, окончена в Италии в 1907 году. Америка сначала встретила его ласково, а потом сорвала почти все его лекции.
Максим Горький писал о своем произведении, что хочет изобразить шествие детей к правде, к новой жизни. Главные герои - простая женщина и ее сын, пролетарский революционер Павел Власов . «И вот здесь Горький задумал показать, как мать становится духовной сторонницей своего сына, - говорит лектор. - Показать, может ли новая духовная вера обновить человека?»
По сути, Горький пытался создать новое Евангелие для пролетариев. Образ матери и Павла с соратниками были задуманы как идеальные образы. И это отсылает нас к образу Богоматери и Павла и двенадцати апостолов.
Черное и белое - преобладающие тона в этом произведении, контраст между хозяевами жизни и рабочими.
Просмотры: 0
Как Горький использовал чтение по диагонали
Вот так, по воспоминаниям А.С. Новикова-Прибоя, читал журналы Максим Горький: “Взяв первый журнал, Алексей Максимович разрезал его и начинал не то читать, не то просматривать: Горький не читал, а, казалось, просто скользил по страницам взглядом, сверху вниз, по вертикали. Покончив с первым журналом, Горький принялся за второй, и все повторилось: он открывал страницу, сверху вниз, как по ступеням, спускался по ней взглядом, на что у него уходило меньше минуты, и так снова и снова, пока не добрался до последней страницы. Откладывал журнал и принимался за очередной”.
Скорочтение и Ленин Вот что рассказывает один из ближайших сотрудников В.И. Ленина В.Д. Бонч-Бруевич: «Читал Владимир Ильич совершенно по-особому. Когда я видел читающего Ленина, мне казалось, что он не прочитывает строку за строкой, а смотрит страницу за страницей и быстро усваивает все поразительно глубоко и точно: через некоторое время он цитировал на память отдельные фразы и абзацы, как будто он долго и специально изучал только что прочитанное. Именно это и дало возможность Владимиру Ильичу прочесть такое громадное количество книг и статей, которому нельзя не изумиться». П.Н. Лепешинский рассказывает: «Если Ленин читал книгу - его зрительный и умственный аппарат работал с такой быстротой, которая посторонним людям казалась просто чудом. Восприимчивость его при чтении книги была феноменальной”. П.Н.Лепешинский передает и воспоминания своей жены, которая плыла вместе с В.И. Лениным на пароходе из Красноярска в Минусинск в ссылку и наблюдала, как Владимир Ильич читал книгу: «В руках у него была какая-то серьезная книга (кажется на иностранном языке). Не проходило и полминуты, как его пальцы перелистывали уже новую страницу. Она заинтересовалась - читает ли он строчку за строчкой или скользит лишь глазами по страницам книги. Владимир Ильич, несколько удивленный вопросом, с улыбкой ответил: - Ну, конечно, читаю… И очень внимательно читаю, потому что книга стоит того. - Но как же Вы успеваете так быстро прочитывать страницу за страницей? Владимир Ильич ответил, что если бы он читал более медленно, то не успел бы прочесть всего того, с чем ему нужно ознакомиться».
Скорочтение и Сталин
В библиотеке Сталина имелась практически вся российская литературная классика: и отдельные книги, и Собрания сочинений. Особенно много было книг Пушкина и о Пушкине. В его библиотеке были все российские и советские энциклопедии, большое число словарей, особенно словарей русского языка и словарей иностранных слов, разного рода справочники.
Большую часть своих книг Сталин просматривал, а многие читал очень внимательно. Некоторые книги он читал по нескольку раз. Сталин читал книги, как правило, с карандашом, а чаще всего с несколькими цветными карандашами в руках и на столе. Он подчеркивал многие фразы и абзацы, делал пометки и надписи на полях. Иосиф Виссарионович просматривал или читал по несколько книг в день. Он сам говорил некоторым из посетителей своего кабинета, показывая на свежую пачку книг на своем письменном столе: «Это моя дневная норма — страниц 500».
Навыки скорочтения Чернышевского
Чернышевский мог одновременно писать статью и диктовать секретарю перевод с немецкого языка. Бехтерев объясняет этот феномен способностью моментально переключать свое внимание с одного объекта на другой, создавая видимость поддержания двух очагов возбуждения.
Как читалВашингтон
Вашингтон читал утренние газеты только вслух. Он внимательно вслушивался в текст, бубнил и мешал своим соседям. Он утверждал, что чтение вслух помогает ему уяснить смысл текста и отделить правду от лжи.
Монах Раймон Луллия знал приемы скорочтения…
Итальянский монах, живший в средние века, Раймон Луллия предложил систему чтения, которая позволяла быстро читать книги, однако вплоть до 50 годов прошлого века скорочтение было уделом немногих ярких мыслителей и политиков, которые развивали это навык самостоятельно. Среди известных людей, владевших скорочтением, достаточно перечислить таких великих людей как Оноре Де Бальзак, Наполеон, Пушкин, Чернышевский, Ленин, Джон Кеннеди.
Карл Маркс сделал книги «рабами»
Карл Маркс говорил: «Книги — мои рабы» — и испещрял пометками и заметками поля каждой прочитанной им книги, загибая и закладывая нужные ему страницы.
Рузвельт освоил скорочтение
Франклин Делано Рузвельт был одним из самых быстрых и самых ненасытных читателей среди всех государственных лидеров. Различные источники сообщают, что он был в состоянии прочитать целый абзац одним взглядом, завершая чтение любой книги, как правило, за один присест. Рузвельт изучал скорочтение с фанатизмом.
Известно, что Рузвельт стартовал в этой сфере со средних показателей скорости чтения, над повышением которых решил всерьез работать. В числе его первых достижений было увеличение области, первоначально охватывавшейся в ходе приостановки, до четырёх слов, а впоследствии Рузвельт довел это количество до шести и, далее, до восьми слов.
Способ скорочтения Бальзака
Вот как Бальзак описывал свой способ чтения: «Впитывание мысли в процессе чтения достигло у меня способности феноменальной. Взгляд схватывал семь-восемь строчек сразу, а разум постигал смысл со скоростью, соответствующей скорости глаз. Часто одно-единственное слово позволяло усвоить смысл целой фразы».
Скорочтение и Мартин
Иден
«В узеньком стенном шкафу висела одежда, и лежали книги, которые не помещались уже ни на столе, ни под столом. Читая, Мартин имел обыкновение делать заметки, и их накопилось так много, что пришлось протянуть через всю комнату веревки и развесить на них тетрадки наподобие сохнущего белья. Вследствие это¬го передвигаться по комнате стало довольно затруднительно. Мартин нередко стряпал, сидя, так как, пока кипела вода или жарилось мясо, он успевал прочитать две-три страницы.
Работал он за троих. Спал всего пять часов, и только железное здоровье давало ему возможность выносить ежедневную девятнадцатичасовую напряженную работу. Мартин не терял ни одной минуты. За рамку зеркала он затыкал листочки с объяснениями некоторых слов и с обозначением их произношения: когда он брился или причесывался, он повторял эти слова. Такие же листочки висели над керосинкой, и он заучивал их, когда стряпал или мыл посуду. Листки все время сменялись. Встретив при чтении непонятное слово, он немедленно лез в словарь и выписывал слово на листочек, который вывешивал на стене или на зеркале. Листочки со словами Мартин носил и в кармане и заглядывал в них на улице или дожидаясь очереди в лавке. Эту систему Мартин применял не только к словам. Читая произведения авторов, достигших известности, он отмечал особенности их стиля, изложения, построения сюжета, характерные выражения, сравнения, остроты — одним словом, все, что могло способствовать успеху. И все он, выписывал и изучал. Он не стремился подражать. Он только искал какие-то общие принципы. Он составлял длинные списки литературных приемов, подмеченных у разных писателей, что позволяло ему делать общие выводы, и, отталкиваясь от них, он вырабатывал собственные новые и оригинальные приемы и учился применять их с тактом и мерой. Точно так же он собирал и записывал удачные и красочные выражения из живой речи — выражения, которые жгли, как огонь, или, напротив, нежно ласкали слух, яркими пятнами выделяясь среди унылой пустыни обывательской болтовни. Мартин всегда и везде искал принципы, лежащие в основе явления. Он старался понять, как явление возникает, чтобы иметь возможность самому создавать его. Мартин мог работать только сознательно. Такова была его натура; он не мог работать вслепую, не зная, что выходит из-под его рук, полагаясь только на случай и на звезду своего таланта. Случайные удачи не удовлетворяли его. Он хотел знать, “как” и “почему” ».
Система скорочтения Гитлера Любопытно, что Гитлер тоже имел свою систему чтения. В свободное время и во время безработицы он проглатывал без разбора политическую и научно-техническую литературу, которая в брошюрах, трактатах, памфлетах и в быстро рвущихся книжонках утоляет жажду знаний. Вначале он перелистывал книги, обычно с конца, и проверял, стоило ли их читать. Если стоило, то читал именно то, что ему было нужно, чтобы по-своему защитить еще другими примерами свои представления, установившиеся со времен Вены и Мюнхена. Он интенсивно прорабатывал публикации лишь тогда, когда они сообщали факты, которые, как он полагал, должен был иметь когда-нибудь наготове в качестве доказательств. Ежедневно, рано утром или поздно вечером, прорабатывал одну значительную книгу. Гитлер не учился основательно, универсально, но никогда не учился без усердия. Он спокойно обдумывал лишь то, что он признавал. По данным секретаря, в его личной библиотеке не было ни классиков, ни одного произведения, характеризующегося человечностью и духовностью. То, о чем он иногда сожалел, что обречен отказываться от чтения художественной литературы, и может читать лишь научную.
Вы правы, так и есть. Наши экскурсоводы в Доме-музее Горького на Малой Никитской тоже говорят об этом. Ребята, которые приходят туда, узнают для себя много нового.
- Почему? Неужели его творчество не столь актуально сейчас? Не верю…
Актуально. Просто в сознание нескольких поколений вкладывалось понятие о Горьком исключительно как о певце пролетарской революции, создателе социалистического реализма. А когда происходит такое упрощение, то вся глубина Горького как мыслителя и писателя, историко-литературная, эстетическая перспектива его творчества исчезают, и мы получаем... примитивный семпл вместо концерта для органа с оркестром, вместо пиршества духа – стандартизованный «чизбургер». А ведь один из самых тонких и независимых в своих суждениях критик и писатель русского зарубежья Михаил Осоргин сказал о Горьком: «Горький был неизмеримо шире и независимее в своих взглядах, чем как политический деятель... правильнее считать его не последним по времени в ряду классиков старого типа, а первым в новом литературном периоде, характер которого еще не вполне поддается определению».
- И что же нужно нынешнему поколению, в первую очередь, знать о Горьком?
Биографию в контексте времени. Константин Федин, которому, как и Осоргину, не занимать тонкости и наблюдательности, заметил: «В мировой литературе мы знаем немало великих биографий. Биография Горького принадлежит к ним, но вместе с тем резко отличается от всех них своею сверкающей новизной. Это была жизнь, как в зеркале отразившая в себе историческую смену эпох». Биография, взятая в контексте эпохи, всё расставляет по своим местам, дает возможность оценить феномен личности и творчества писателя. Сверкающая новизна Горького – в том, например, откуда он «вышел в люди». Из семьи очень консервативной, малообразованной, если на сказать дикой. Один дед – бывший офицер, разжалованный Николаем I за жестокое обращение с нижними чинами. Второй – бурлак с Волги, ставший хозяином, торговцем и мелким фабрикантом.. Мы увидим, как этот мальчик, взращенный жестокой, полуграмотной родней, не любимый никем, даже родной матерью, разве только бабушкой, изумительно доброй и самоотверженной старухой, восьми лет отроду был выброшен «в люди», чтобы стать книгочеем и литератором, бродягой и бунтарем, певцом новой России и тех сил, что эту Россию «вынашивали». Горький ввел в литературу нового героя – босяка, о котором правильно было бы сказать, что ему «нечего терять, кроме своих цепей», бесстрашного, смотрящие только вдаль, но не рядом и не назад. Критик-народник Николай Михайловский заметил, что эти босяки – «даже не столько отверженные, сколько отвергшие»! Для многих эта свобода, достоинство и сила «отверженных» стали настоящим открытием. Недаром наборщики первого тома очерков и рассказов, включившего в себя и «Песню о соколе», и «Челкаша», за авторством какого-то Максима Горького, читали набор взахлёб. Чехов, этот сдержанный интеллигент и тончайший стилист, не склонный к преувеличениям и экзальтации, назовет Горького «талантом несомненным и притом настоящим», а о горьковской «В степи» свидетельствует, что его «даже зависть взяла», что не он написал. Чехов назвал Горького «умным художником» с чуткими руками: «Вы чувствуете превосходно. Вы пластичны, т.е. когда изображаете вещь, то видите ее и ощупываете руками. Это настоящее искусство».
Биография напомнит нам, что Горький был в литературе революционером, писал не по правилам, разорвав с «литературностью». Как русские передвижники, или французские импрессионисты когда-то, выйдя из «академических стен на «пленэр», увидели небывалый цвет, свет, формы, он насытил свои тексты «неприбранной», как сказал бы Пушкин, действительностью, незнаемыми ею ликами и характерами, яростными цветами, избыточной изобразительностью, экспрессией, новой романтикой.
Мы вспомним, что роман «Мать» писался не в России, а в Америке на фоне борьбы пролетариата за свои права, а потом правился, подверстываясь под русские точные реалии. Мы должны будем задуматься о том, почему приезд Горького в Америку в 1906 г. сопровождался невероятной шумихой, а толпы журналистов, фоторепортеров его буквально преследовали и почему писатель был принят президентом США Т. Рузвельтом. Мы зададимся вопросом, почему его 5 раз выдвигали на Нобелевскую премию по литературе, почему «папарацци» пристально следили за его маршрутами по странам Америки и Европы, газеты фиксировали его высказывания, жаждали общения с ним и даже, в случае отказа, придумывали за него интервью.
Ответом на все эти «почему» станет тот забытый факт, что писатель был для Европы и Америки первой половины ХХ века героем нового времени, борцом за справедливое социальное устройство, защитником идеалов свободы и гуманизма. Пафос раннего творчества Горького и созданные им образы-символы – Сокол, Буревестник, Данко – были пережиты современниками ХХ века как нераздельные спутники их бурлящей юности с ее энтузиастическим предчувствием грядущих «невиданных мятежей». Горький сумел претворить сформированный в модернизме предельный индивидуализм в идею высокого, не подавляющего права и свободы других людей, достоинства человека, реализующего всю полноту своего «я» в коллективе. Известная всем его «борьба с мещанством» была, в первую очередь, борьбой с буржуазным индивидуализмом, это была борьба за реализацию личного потенциала человека в общественном служении. В перспективе времени нам станет очевидно, что Горький посвятил свою жизнь осуществлению в самых сложных исторических условиях новаторских, широкомасштабных гуманитарных, научных и издательских проектов. И что важно – они прижились, потому что были востребованы обществом, и живы по сей день.
Горький на протяжении всего ХХ века обеспечивал влияние молодой, революционной России, а потом и СССР на европейскую и мировую интеллигенцию. Они имели значительный потенциал социально-политический. Недаром горьковский опыт социальной педагогики, опыт создания «рабочей интеллигенции», был взят на вооружение в капиталистической Европе – яркий пример тому Франция и деятельность министра культуры Андре Мальро, по примеру России открывшего Дома культуры, Народные театры, начав издание рабочей энциклопедии.
Если же говорить о русской культуре ХХ века, то весомость Горького уже в первое его десятилетие характеризует, например, тот факт, в феврале 1902 года на заседании Отделения изящной словесности Академии наук его избрали почетным академиком. Император Николай II отменил избрание «босяка» в академики, наложив резолюцию на докладе о выборах: «Более чем оригинально!». Однако общественное мнение в лице уже признанных духовных авторитетов того времени было не на стороне узко-консервативного подхода к культуре. В знак протеста от звания почетных академиков отказались А.П. Чехов и В.Г. Короленко, а почетный академик В.В. Стасов решил не посещать более Академии наук. Но историческая правда восторжествовала: после Февральской революции в марте 1917 года Горький был восстановлен в звании почетного академика на заседании Российской академии наук.
- Короленко – человек, который открыл Горького литературе...
Да, он ввел его в этот мир литературы и литераторов, увидев яркий талант. Тут не было благотворительности, Короленко не стал бы помогать из жалости. Более того, он не был лицеприятен: суровые его суждения помогли писателю найти свой путь в литературе. Двадцатилетний Алексей Пешков принес Короленко огромную написанную ритмической прозой поэму «Песнь старого дуба», в которую «затискал» все, о чем думал на протяжении десяти лет непростой своей, молодой еще жизни, верил, что человечество «благотворно изумится пред новизною» всего, что он поведал миру. Однако Короленко не изумился, а сообщил, что поэма написана плохо.
Если бы Горький тогда сломался и потерял кураж, какими бы еще судьбами к его 60-летию страницы юбилейного, посвященного ему Альбома-адреса, наполнились бы поздравлениями от более чем 50-ти европейских виднейших литераторов и деятелей искусств, среди которых были бы и Шервуд Андерсон и Якоб Вассерман, Альфред Деблин и Жорж Дюамель, Лион Фейхтвангер и Джон Голсуорси, Кнут Гамсун и Ю. Енсен, Сельма Лагерлеф и Генрих Манн, Томас Манн и Эрвин Пискатор, Ромен. Роллан и Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Стефан Цвейг и Эптон Синклер?..
Этот альбом хранится у нас, в ИМЛИ, в личном архиве писателя. Ни архива, ни альбома не было бы, если Горький был сломлен. От неудачной «Песни старого дуба» в его памяти сохранилась живой только одна, но мощная «ветвь», одна фраза. Это был программный лозунг, девиз, его яркой и трудной жизни: «Я в мир пришел, чтобы не соглашаться».
Почему же тогда Горький при такой популярности так и не получил Нобелевской премии, хотя был пять раз номинирован?
Политика. Кандидатуру Ивана Бунина на Нобелевскую премию выдвинул Ромен Роллан в 1922 году. В 1933-м конкурентами Бунина стали Дмитрий Мережковский, Иван Шмелев и Максим Горький. Горького же номинировали начиная с 1918 года – в 1918-м, 1923-м, 1928-м, 1930-м и, наконец, в 1933-м. В 1918 году академики сочли Горького за анархиста и сняли его кандидатуру. А в 1933 году Горького обыграл Бунин, для которого это тоже была пятая попытка. Интересно, что Марина Цветаева, как, впрочем, и целых ряд шведских газет, усомнилась в правильности выбора. Для нее Горький был и «больше, и человечнее, и своеобразнее» Бунина. И еще – он был эпохой. А Бунин олицетворял уходящую русскую классическую традицию и был ее концом.
- При этом я читал, что у Горького были непростые отношения с русскими классиками: Толстым, Чеховым?
Они видели в нем всё: и новаторство, и грубость. Но они его поддерживали. Горький шел в литературу, ими благословленный. Вот с Леонидом Андреевым и Иваном Буниным отношения испортились. Леонида Андреева ввел в литературу Горький, заметив его рассказ «Баргамот и Гараська», публиковал Андреева в своих сборниках «Знание», где писатель имел большой успех. Горький поддерживал Андреева, когда тот не мог оправиться после смерти жены при родах второго сына, Даниила (впоследствии писателя, автора трактата «Роза Мира»), пригласил Андреева на Капри, где тот жил с декабря 1906 до весны 1907 г. Но Андреев разочаровался в революционных идеях и вышел из писательского окружения Горького. Что же касается Бунина, то близость к Горькому действовала очень благотворно на его гений. Он расцветал от горьковского восторга и любил читать свои рассказы на вечеринках у Горького, так свидетельствую воспоминания. Но надо помнить, что в литературных своих суждениях и вкусах Иван Алексеевич был продолжателем классической русской литературы, и за всякие вычурности от него немало доставалось, кстати, его же земляку-орловцу Леониду Андрееву. Кроме того, Бунин был аристократичен, «застегнут на все пуговицы», что делало его несколько чужим в обществе писателей-знаньевцев. Наконец, Горький позиционировал себя как человек нового типа, порвавший с духовной и патриархальной традицией. Даже горьковское богостроительство было без Бога. Это было точкой разрыва. А потом, когда Горький, как казалось, стал функционером, политиком, «марксистом» и был обласкан Сталиным, они окончательно разошлись.
Окончание следует
Подготовил Максим Чижиков